Слухи... Слухи...
Слухи...
Хлеба... Хлеба...
Хлеба...

И вот, в столице начались
волнения. Кто-то надеялся, что власти обратят внимание на
демонстрации и забастовки, вмешаются, наконец, в ситуацию с хлебом.
Кому-то уже не было мочи терпеть голодные глаза своих детей и,
выходя на демонстрации, они в отчаянии искали возможность как-то
раздобыть припрятанный спекулянтами хлеб, может в закрытых лавках,
а может и на складах. А где-то к требованиям хлеба уже добавились
требования сокращения рабочего дня, повышения зарплат, уменьшения
или отмены штрафов на предприятиях. И, конечно же, было немало и
тех, кто вышел на демонстрации просто из-за самой возможности
побузить и погорланить, возможности погулять на славу без особого
риска наказания, да и возможности покрасоваться, явив честному
народу всю свою дурь молодецкую.
И все время среди очередей и
демонстрантов сновали шептуны, нагоняющие страх все новыми и новыми
слухами, сновали провокаторы, сновали ораторы, которые зажигали
сердца своими пламенными речами, сновали бездельники, сновали
карманники, сновали все те, кому любая неразбериха и любой хаос
были милы и желанны.
Все это было. И не было лишь
одного - власти. Слухи не пресекались. Ситуация с хлебом не
решалась. Меры не принимались. Столица с каждым часом все глубже
погружалась в хаос анархии при полном самоустранении власти. Вскоре
всем стало понятно - так дальше жить нельзя.
Это стало понятно и
демонстрантам, и солдатам, и офицерам, и самой петроградской
власти. Жизнь утратила привычные очертания и наполнилась чем-то
неясным, пугающим, но в то же время и будоражащим
кровь.
Революция.
Толпа, ощетинившаяся красными
флагами и транспарантами, двигалась по каменному ущелью между
бесконечной вереницей домов. Двигалась, выкрикивая лозунги.
Двигалась с мрачной решимостью. Двигалась куда-то, просто потому
что туда двигались все.
Революция.
Егорка покатал это слово на
языке и довольно причмокнул. События последних дней очень нравились
ему. Ну так еще бы - пусть и голодно, но зато же весело! Эти дни
наполнили событиями скучную жизнь десятилетнего мальчишки, и он
меньше всего бы хотел того, чтобы все происходящее вдруг кончилось,
вернувшись в обыденное русло. Пусть веселье
продолжается!
Ну, а голодно, ну что ж, его
двоюродным братьям и сестрам в деревне куда хуже, чем ему в городе.
Батяня его вовремя бросил все и подался на заработки в Петроград. И
вот теперь он был объектом глухой зависти для всей деревенской
родни. Ну, еще бы - рабочий Путиловского завода жил несравнимо
сытнее, чем крестьянин в деревне. Да и вообще, с каждым годом,
несмотря на войну, сокращался рабочий день, жизнь становилась более
обеспеченной и уже не шла ни в какое сравнение с тем, как жили
рабочие еще двадцать лет назад. Во всяком случае, рассказы старых
рабочих о жизни в старых заводских бараках холодили кровь пацанов
не хуже выдуманных страшилок про нечистую силу.