Аня перевернулась на бок, злясь на
саму себя, коря себя и родителей за несправедливое отношение к
Якову, жалея его и мечтая обнять его сейчас. Нет, хватит! Хватит
всей этой ерунды! Нужно найти способ увидеться наедине! Это больше
терпеть невозможно!
Штольман смотрел на баночку с
фиалковым кремом, которая стояла на его письменном столе, и качал
головой. Как он на это подписался? Зайти, что ли, в лавку и
приобрести простой и понятный вазелин, который не будет превращать
его в благоухающую барышню? Что подумает о нем да хоть дежурный
завтра с утра, когда в управление войдёт парфюмерная витрина в его
исполнении? Н-да, господин судебный следователь, будущий частный
сыщик из Парижа, как вас угораздило-то на старости лет превратиться
в пылкого влюбленного юношу, который не может сдержать порыва и
целует предмет своего обожания до обветренных губ? Могли ли вы
вообще подобное представить? Не просто пару лет назад, это уж и
вовсе из ряда вон, а вообще? Даже когда Штольману было двадцать
лет, и Олечка Синицына туманила его разум возвышенным ей
поклонением, он не мог представить себе подобного развития
событий.
Усмехнувшись, Яков всё же открыл
баночку, принюхался и прикрыл глаза от удовольствия. Это было
глупо, наверное, но крем пах, как Аня. Едва уловимый фиалковый
аромат примешивался к лимонной вербене, которую она полюбила в
последнее время, и отдавал в сладость, которая теперь
ассоциировалась с Анной. Штольман смазал губы, отметив, что они и в
самом деле слегка саднят, и вздохнул. С тонкими пальчиками Ани на
своей коже это не сравнится! С досадой он закрыл крышечку и упал на
кровать. Сон не шёл. Ароматы и прикосновения вновь всколыхнули
кровь, заставляя Якова сожалеть о том, что он не может увидеть Аню
тогда, когда он хочет. Он закрыл глаза, пытаясь силой подавить бунт
и уговорить разум успокоиться. Стало только хуже. Темнота порождала
фантазии, а с ними справляться было гораздо, гораздо сложнее.
Сейчас его опьянённый мечтаниями разум настойчиво звал Штольмана
выяснить, остался ли фиалковый аромат крема у Ани за ушком, после
того, как он поцеловал её туда. И вообще, надолго ли он сохранится
на её коже?
Чертыхнувшись про себя, Яков открыл
глаза и встал с кровати. Всё было против него! И тело, и разум! Ну
вот как спать-то, когда перед глазами стоит Аня, приподнимающаяся
на мысочки, чтобы его поцеловать? Пальцы крепко держат его за
плечи, дышит она тяжело, а в глазах — восторг и нежелание
останавливаться. И как прикажете противиться такому? Он никогда не
мог сказать ей «нет», каким бы строгим не старался казаться.
Штольман всегда понимал, что все Анины поступки идут от сердца.
Даже в самом начале, когда он заставлял себя не верить своим глазам
и чувствам, Яков видел, что она чистосердечна и прямодушна. Все её
чувства — как на ладони, и скрывать их она не умеет или не считает
нужным! Когда это понимание окончательно в нем укоренилось,
противиться ей он не смог. Легко отвергнуть кокетку или жеманницу,
женщину, склонную к интригам и играм чувствами, а вот открытость и
сердечность во плоти обидеть нельзя. Если уж ты встретил их на
своем пути, то береги их. Оберегай, охраняй, люби и цени — не так
же просто этого человека послали тебе на твоей дороге! А противился
Яков Аниному вмешательству в опасные мероприятия лишь по причине
того, что сам он не был рядом с ней и беду отвести не мог.