Помимо воли Лотта взяла со стола свиток. В нем сообщалось, что ее муж, рыцарь Зигфрид, погиб около недели тому назад и похоронен… Печать обители на витом шнурке подтверждала подлинность документа.
- Что же вы… так? – Отстраненно спросила она, сама удивляясь своему спокойствию. – Хоть бы тело домой привезли. Оплакать по-человечески. Похоронить в родовой усыпальнцие…
- Рехнулась, что ли? – Иоганн презрительно сморщил нос. – Ты хоть знаешь, во сколько бы перевозка тела обошлась? И так немало отвалить пришлось, чтобы его в обители похоронили. Недалеко от алтаря, между прочим. Но тут уж никуда не денешься, иначе товарищи бы не поняли. А тащить тело через полстраны по такой жаре – нет уж, уволь.
- Все равно, - стояла на своем Лотта, - даже если Зигфрид мертв, его наследство принадлежит не вам, а его сыну!
- Ты его сперва роди, сына этого, - недобро хохотнул Иоганн. – А там - посмотрим.
Позже Лотта неоднократно говорила себе, что надо было смолчать. Надо было уйти утром к родным, а потом, родив, потребовать наследство. Только не у родственников мужа, а в городе, через суд. Хотя, сама же понимала, что никакой суд не пошел бы против самого богатого землевладельца в округе.
Потом пришло понимание, что надо было не оставлять пьяного Иоганна в замке, а выгнать взашей. И потребовать защиты прав наследника у магистрата, а там – и у самого графа. Но, опять же, стали бы они ссориться дядей Зигфрида из-за прав ребенка, который неизвестно еще, родится ли. А если родится, то доживет ли до совершеннолетия? Если вообще не окажется девочкой. А отношения с новым владельцем замка уже испорчены…
Впрочем, история, как известно, условностей не терпит. Ни сказанного, ни сделанного обратно не воротишь. Эту истину Лотте пришлось осознать в подвалах магистрата. Умолять о помощи, просить о защите было бессмысленно. Ничего не поделаешь, да, чего уж там, никто даже не будет пытаться. Даже ради ребенка. Кому интересно, выживет ли ребенок погибшего рыцаря от ведьмы? Творец дал, Творец взял…
На дворе стояла летняя жара. Овечьи холода уже прошли, а до августовских гроз еще было жить и жить. Но холод, который постепенно охватывал Лотту, был иным, чем холод хорошего ледника. Теперь она понимала, что значит выражение «могильный холод».
По щекам покатились слезы. Было жаль ребенка, который должен был родиться не в сыром подвале, а в теплых покоях на старинной дубовой кровати. Было жаль себя. Так нелепо умирать, когда тебе едва исполнилось девятнадцать! А еще было жаль Зигфрида, который был добрым человеком, но оказался незаслуженно обделенным. Обделенным всем: любовью, долголетием, наследником. Да даже память, и ту украли. Иоганн говорил, что родня похоронила Зигфрида на почетном месте. Но можно ли верить Иоганну? И кто теперь будет проверять его слова?