— Надеюсь, она тебя больше не
побеспокоит! — хмуро сказал Яков, и Аня удивила его еще больше. Она
вздрогнула, с силой сжала его запястья, которые так и не отпустила
до этого момента, и произнесла:
— Я тоже очень на это надеюсь!
Очень!
Штольман прижал её к себе и принялся
поглаживать по дрожащей спине, приговаривая что-то утешительное и
чувствуя, как Аня расслабляется под его руками. Бедная, бедная его
Анечка! Достался же ей этот дар! Ну ничего, ничего! Он никаким…
этим… не даст ей навредить! И прийти не даст! Дело они раскроют и
все по полочкам разложат. И никто Аню беспокоить не будет!
Утром Штольман проснулся раньше, чем
Аня и обнаружил, что снова во сне обнял её руками и ногами со всех
сторон. Странная новая привычка, которая изумляла его. Он не умел
делить постель. Ему нужно было пространство, объятия его раздражали
и мешали спать. Кто бы мог подумать, что теперь заснуть он будет в
состоянии только тогда, когда точно будет уверен, что никуда Аня не
денется, что утром он обнаружит её рядом с собой. Он старался не
слишком её стеснять, но утром вновь получалось, что даже во сне его
тело восстанавливало установленный подсознанием порядок вещей. Аня
оказывалась в капкане его объятий, а он сам просыпался выспавшимся
и необыкновенно довольным жизнью. Его это пугало. Последние шесть
лет у него была хроническая бессонница и накатывающие порой
приступы отчаяния. Яков отвык, что у него может быть всё хорошо,
что ему может быть хорошо. Что он может быть счастлив. У него так
не бывает.
Аня пошевелилась и недовольно
завозилась. Она тоже привыкла к тому, что она просыпается в
объятиях Якова, поэтому, почувствовав, что он отстранился, Анна
немедленно замерзла и стала искать, куда делся Штольман. Мужчина
улыбнулся и снова лег ближе, прижав её к себе. Аня удовлетворенно
выдохнула и затихла, забросив ногу на его бедро. Снов дурных ей
сегодня не снилось, несмотря на вчерашние события, и ей удалось
хорошо выспаться. Она тоже избавилась от ощущения безысходности и
нервного, прерывающегося сна, долгое время являющимися её
постоянными спутниками. Париж будто разделил её жизнь на до и
после. «До» временами заставляло её страдать, «после» делало
счастливой. Штольман решил, что вставать не будет. Нужно дать ей
поспать, а подумать он может и в постели. Чудо-юдо, которое пришло
вчера к Ане, сказало, что оно пятое. Логику покойных понять было
нелегко, но тут можно было предположить, что жертва была пятой в
списке убитых от руки злоумышленника.