— Простите, святой отец, — улыбнулась
Анна.
Мужчина отшатнулся от неё, будто от
прокаженной, и на его лице появилось выражение крайнего
омерзения.
— Прочь из Божьего храма! — прошипел
он сквозь зубы. — Изыди!
— Что? — Аня настолько оторопела, что
не могла и слова сказать. Она не ожидала, что улыбчивый и
доброжелательный священник, который совсем недавно благословлял
всех пришедших на церемонию, может разговаривать с таким
озлоблением, почти ненавистью.
— Не обращайтесь к вызывающим мертвых
и к волшебникам не ходите, и не доводите себя до осквернения от
них. Я Господь Бог ваш, — с испугавшей Анну торжественностью
проговорил кюре и сделал шаг вперед. Аня отступила, чувствуя, что
еще чуть-чуть и она завизжит и бросится бежать, как в детстве,
когда она спешила к отцу, завидев собак, забежавших к ним в сад. —
Мужчина ли или женщина, если будут они вызывать мертвых или
волхвовать, да будут преданы смерти; камнями должно побить их,
кровь их на них.
Аня отступала и отступала под напором
злобы и вытянутого вперед пальца, пока не наткнулась на деревянные
двери, обитые коваными пластинами.
— Ибо так говорит Господь Саваоф, Бог
Израилев: да не обольщают вас пророки ваши, которые среди вас, и
гадатели ваши; и не слушайте снов ваших, которые вам снятся, —
почти наклонившись к её лицу, говорил кюре. — Ложно пророчествуют
они вам именем Моим; Я не посылал их, говорит Господь.
Последние слова он почти выплюнул в
неё, и Анна не выдержала — сбежала туда, где нет страшных,
отражающихся от каменных стен строк из Библии. Туда, где ей не
будет страшно. Туда, где есть Штольман.
— Ворожеи не оставляй в живых! —
прошептал кюре напоследок и захлопнул двери храма.
Аня так спешила, что не видела, куда бежит. Слова про
осквернение храма и побивание камнями стучали в ушах, слёзы
выступили на глазах, но хуже всего было ощущение того, что кюре был
прав. Эта мысль, запрятанная далеко под кожу и вылезающая только в
самые черные и страшные минуты, почти с самого первого дня, когда
Анна действительно осознала, что говорит с мёртвыми, неотступно
преследовала её. Как могло быть иначе? Она верила в Бога, ходила в
церковь и читала Библию. Её дар — это грех! Ведь кюре не первый,
кто так говорит! Не он один так считает! И в Затонске ей батюшка то
же самое сказал. С тех пор прошло много времени, конечно. Столько с
ней произошло, столько ночей она провела без сна, в мучительных
раздумьях, стараясь найти в себе желание и силы жить дальше! Когда
Штольман пропал, Аня всерьез думала, что она в этом виновата. Это
её наказывают сверху за её дар. Заплатить в тот момент дороже она
бы не могла. Ей долго пришлось убеждать себя, что всё это её
домыслы. И у неё получилось. Тем более, что она больше не могла
говорить с духами. Видно, всё было выплачено окончательно. Так ей
казалось.