Комиссар Жермен даже отступил на шаг — ему показалось, что она
сейчас на него бросится!
— Вы не смеете! Никогда не смеете выбирать такой тон и такие
слова в отношении моего мужа! Вы что себе позволяете, месье?
Следователь, на секунду опешив, уже вернул себя в состояние
злости. Будут ему тут всякие дамочки сомнительных достоинств права
качать. В каталажку её, и дело с концом.
— Боме, кандалы на неё и в отделение. Пусть посидит немного в
камере и подумает над своим поведением.
Полицейский, который вел запись, встал. Ему было жаль
хорошенькую мадам. Нрав своего начальника был ему хорошо известен,
сам иногда получал пару дней карцера, если дело не шло. К тому же,
в прошлом месяце комиссар Жермен получил от начальства нагоняй за
то, что мадам и месье Штольман раскрыли дело, которое тот
безуспешно вёл в течение двух месяцев. Так что придётся этой
красивой сердитой даме отправиться в камеру.
Достав наручники, мужчина направился к Анне.
— В наручники? Меня? Без доказательств и официального обвинения!
Вы не посмеете!
Боме остановился, вопросительно глядя на начальника. Тот упрямо
дёрнул головой. Полицейский подошёл к Анне, она отступила на
шаг.
— Что, чёрт возьми, здесь творится? Немедленно отойдите от моей
жены! — раздался ледяной голос у двери.
Анна судорожно выдохнула. Штольман пришёл. Теперь всё будет
хорошо.
Анин экипаж укатил в больницу, а Штольман всё ещё сидел на
ступеньках их крыльца. Как всегда её отъезд оставил внутри
отголосок лёгкого сожаления. Ему, конечно, было чем заняться — тем
более, что их новый квартирант требовал тщательной проверки — но
вставать с нагретого дерева не хотелось. Яков, прикрыв глаза,
размышлял о том, как непривычно его любимая ведёт себя в последнее
время.
С тех пор, как они покончили с недомолвками и поняли, как
обоюдоостро могут быть ранены собственной непримиримостью или
обидой, Штольман получал от Ани лишь доброту и ласку. Отвыкнув за
годы заточения даже от простого человеческого тепла, Яков не мог
заставить себя поверить, что всё, наконец, так, как ему мечталось.
Этого просто не могло быть! Нет, не могло! Упрямо не замечая
преград, Анин живительный душевный свет пробивал панцирь недоверия,
наросший на его сердце, сметал все страхи и возвращал
темпераментного, эмоционального и пылко чувствующего мужчину,
которым он когда-то был. Штольман, смотря на себя в зеркало, видел
уже не истощённый временем и невзгодами механизм, выполняющий
ежедневные операции, чтобы дожить до вечера, а себя - полноценного
себя! Только любовь его невероятной женщины могла сотворить
подобное чудо всего за полгода!