В эту самую минуту к дому подкатил экипаж. Из него, шумно
вздохнув и радостно улыбнувшись, вышёл Пётр Иванович Миронов,
одетый в модный песочный льняной костюм, и тут же потребовал к себе
повышенного внимания. Штольман и Анна были рады визиту дяди, он
привёз им множество подарков и невероятное количество писем и
приветов от родных и друзей. Младшего Миронова разместили в правом
крыле и пояснили состояние кухни. Никого не смутило, что завтракали
они поздно и на веранде. Настроение было весёлое: Пётр Иванович
балагурил, Штольман шутил, Аня радовалась.
Чай пили в беседке. Хозяева дома сидели рядом на скамейке, их
визитёр — напротив на стуле. Разговаривали о Затонске и очередном
опусе Ребушинского. Посреди беседы Яков вдруг поперхнулся и странно
взглянул на свою любимую. Дело в том, что рука её под прикрытием
скатерти поползла вверх по его бедру. Во второй раз за день
Штольман был рад, что сидит. Что вообще творится?! Не то, чтобы он
был против, но его Аня так раньше никогда не делала! Разговор
застопорился, ответные реплики шли как-то невпопад, и Анин дядя
понял вдруг, что с дороги ему пора бы и отдохнуть, после чего
откланялся. «Благослови, Боже, мужскую солидарность», — успел
подумать Яков перед тем, как пересадить Анну к себе на колени. Она
была вся такая мягкая, нежная, горячая и просто умопомрачительная.
День ещё мог быть спасён.
Треск шпалер позади беседки заставил супругов подскочить. Мальвы
были примяты, деревянные обломки усыпали траву вокруг. Из
развесистых листьев высунулась вихрастая лохматая головёнка. Под
густой чёрной чёлкой, свисавшей на лоб, обнаружились тёмные
любопытные глаза и открытый рот, в котором не хватало двух
зубов.
— Ты кто? — изумлённо спросил Штольман.
— Гастон Трубочист, — невероятно гнусаво ответствовал
мальчик.
Профессия мальца сомнения не вызывала. Густой слой сажи покрывал
его с головы до ног. Даже сквозь прорехи в рубахе виднелось чёрное
тело. Пацан сплюнул и почесал шею.
— Так, — сказал Штольман, — это я понял. Ты что тут делаешь,
Гастон Трубочист?
Гастон шмыгнул носом.
— Так это, ваш благородь…от Косого Жана прячусь. Он жуть какой
злючий!
За оградой и впрямь слышались звуки погони, крики и свист.
— Что ж ты от него бежишь, горе? — спросила Анна, сердобольно
глядя на худенькие ключицы.
Гастон перевёл взгляд на женщину и замер. Рот его открылся ещё
больше, глаза распахнулись. Весь вид его выражал благоговение.
Никогда, вот те крест, никогда ещё мальчик не видел такой красивой
мадам. Всякие ему встречались: разодетые в пух и прах, с
украшениями во весь бюст, симпатичные и добрые, да — но такой он не
видел никогда. Если бы у Гастона была мать, именно так в его
представлении она должна была бы выглядеть: с неземными глазами,
мягкими руками, сложенными у груди, и Улыбкой. Настоящей, не
вынужденной. Ему часто дамочки на улице денежку давали, тоже
улыбались, но не так. Эта же светила радостью прямо из глаз. И
прямо на него, Гастона. В общем, мальчик был поражён прямо в сердце
- сразу и навсегда. Наконец он отмер.