Оставшиеся в строю нижегородцы, воодушевленные тем, что
кавалерийский наскок буденовцев, хоть и с потерями, но все же
удалось отразить, перешли в контратаку при поддержке речников
волжской флотилии, одетых, как и настоящие моряки, в черные бушлаты
и бескозырки. Вот только на суше они воевать совсем не привыкли,
оттого контратака быстро захлебнулась, не достигнув успеха. После
еще нескольких попыток обоюдных контратак силы сторон для
решительных бросков оказались истощены. И потому обе противостоящие
стороны перешли к обороне, спешно окапываясь и организуя огневые
рубежи между селом Пировы-Городищи и деревней Секерино.
В Москве события тоже развивались стремительно. Все время ночью
поступали доклады из штаба РККА, а рано утром Глеб Бокий позвонил
мне, сообщив, что накануне поздно вечером его чекистами из
прослушки перехвачен интересный разговор, состоявшийся по телефону
между Бухариным и Рыковым. Стенограмму мне вскоре принес курьер.
Содержание, действительно, показалось мне весьма любопытным. Уже
одно то, что оба этих товарища в разговоре между собой именовали
себя «левыми коммунистами», настораживало.
Насколько я помнил, когда их обоих судили в 1938 году, то
обвиняли в принадлежности к право-троцкистскому блоку, то есть,
расстреляли Бухарина и Рыкова при Ежове, как сторонников Троцкого.
Но, из перехваченного разговора между ними выходило, что они
считали друг друга причастными к иному оппозиционному течению
внутри партии большевиков. Тем не менее, называя себя «левыми
коммунистами», они претендовали на какое-то свое особенное мнение в
партийной верхушке. Да еще, как следовало из их разговора, заодно с
ними из членов Политбюро был и Томский. И меня, разумеется, все это
очень заинтересовало.
У них имелась своя собственная концепция развития страны. Они,
например, желали сохранить НЭП. Но, кажется, они не планировали
новый «дворцовый переворот». Во всяком случае, открыто не говорили
по телефону о подобном варианте. Может, опасаясь прослушки, а может
просто не считали подобный вариант приемлемым для себя. Во всяком
случае, Рыков отзывался обо мне более уважительно, убеждая
Бухарина, который меня явно недолюбливал, называя «польским
выскочкой», что сейчас, после покушения на Сталина, никого другого,
подходящего на роль громоотвода, кто добровольно взял бы на себя
все риски создавшегося положения, в верхах не найти.