— А вы против такого положения дел, Алексей Иванович? —
вообще-то, я не разрешал ему ехать со мной, а приказал занять место
в кортеже. Но если сам Васильев так ставит вопрос, то я не против,
пускай будет высочайшее позволение.
— Нет, не против, — Васильев покачал головой. — Но мне
непонятно, где сейчас находятся ваши близкие друзья? Почему-то
никто так и не увидел Витьку Кочубея в вашей свите, — проворчал
он.
— Они все заняты, — я натянуто улыбнулся. — Мы все России верные
сыны и служим ей, где бы ни находились, — добавил патетично, только
руку к сердцу не прижал.
Ну не буду же я ему объяснять, что ещё до казни особо
отличившихся в заговоре я начал получать письма от тех самых
дружков сердешных Сашкиных. Сперанский не знал, что с ними делать,
и приносил нераспечатанными, чтобы я сам уже решал. Было там и
письмо от упомянутого Кочубея, из Дрездена. В своё время Павел
очень грамотно лишил старшего сына приятелей, отослав их в основном
по заграницам. И теперь они все начали рваться на родину. Хоть
соболезнования в самом начале вписать не забыли и то хлеб.
Я долго думал, что с ними делать, но так ничего и не решил. Всё
равно все, кто сейчас за границей, к коронации обязаны будут
вернуться. Там и посмотрим, может, среди этих товарищей кто-то
умный затесался. Что-то понять о них по Сашкиному дневнику было
невозможно. Он почти никогда не оценивал людей по каким-то
профессиональным навыкам. Всё было на уровне: понравился — не
понравился. Ну, может, ещё возможно, у некоторых с ним совпадали
взгляды. В любом случае, нужно хотя бы поговорить с ними, чтобы
какое-то мнение составить.
Дорога тем временем стало ровнее, и нас уже не болтало в карете,
как нечто малоаппетитное в проруби. Молчание стало затягиваться, и
тогда Васильев, тяжело вздохнув, спросил.
— Я буду восстановлен в своих должностях?
— Не во всех, — покачав головой, я резко стукнул в стену кареты
кулаком. Кони сразу же начали замедлять шаг. — Пока только в
качестве казначея. После коронации я вернусь к этим вопросам. Но
доклад о текущих проблемах я жду в ближайшие дни.
— Но я могу сообщить, как обстояли дела только до моей отставки,
— напомнил мне Васильев.
— Этого будет достаточно. Я не думаю, что за то время, пока вы
были отстранены, что-то существенно изменилось. — Карета
остановилась, качнувшись в последний раз, и дверь начала
открываться.