И, поцеловав супругу, я отправился на «службу».
Обычно мой день начинался с докладов
о ходе следствия. Первое время от воцарения я жил, как на иголках:
не очень понятно оставалось, насколько глубоко пустил корни заговор
в армейских полках. Имелись самые серьёзные подозрения, что в
заговоре участвовали генерал-фельдцейхмейстер Платон Александрович
Зубов и генерал-аншеф Николай Васильевич Репнин; непонятной
оставалась роль Валериана Александровича Зубова, командовавшего
армией на Кавказе. И это тревожило донельзя.
Я, конечно, догадывался, (а после
откровений Ольги Жеребцовой — точно знал), что могут быть проблемы
с рядом гвардейских полков. План на этот случай предполагал, что
суворовские войска полностью блокируют недружественные армейские и
гвардейские соединения, но Александр Васильевич в это время
подходил уже к Тюрингии, и, разумеется, никакой помощи оказать мне
не мог. За неимением самого Суворова пришлось размахивать его
именем, заочно объявляя измаильскому герою различные благодеяния.
Не знаю, это ли сработало или обычная привычка наших людей к
повиновению верховной власти, но до Нового года присягу «императору
Александру Павловичу» принесли все войска и дворянство, за
исключением самых отдаленных сибирских областей, куда новости
приходили очень медленно. Тем не менее 2 месяца всё висело на
волоске, и костры на площади перед Зимним дворцом не затухали.
Из-за этого неустойчивого положения мне пришлось отложить оглашение
манифеста об отмене крепостного права, ограничившись частичным
прощением недоимки. Теперь я планировал сделать это во время
московской коронации, благо к тому времени всё можно было
подготовить в наилучшем виде.
Через
полтора месяца следствие по делу о мятеже, имевшем место 26 ноября
1796 года, наконец, подошло к концу. Заговор действительно
существовал и был довольно разветвлённым. Значительная часть
российской аристократии считала закон ПетраIо
престолонаследии, согласно которого наследник престола назначался
действующим государем неудачным и желала перехода к строго
наследственному правлению.
Ход следствия показал, что Николай
Иванович Салтыков совсем даже и не собирался устраивать мятежа, по
крайней мере, в день смерти государыни. Идиот Николай Зубов
неправильно воспринял его указания, и, что называется, «побежал
впереди паровоза». Ну а гвардейские солдаты и унтер-офицеры по сути
вообще были использованы «в тёмную».