- Тщ, молчи, глупая, сама виновата. Кто тебя просил к реке
тащиться? Там небось и выронила, когда осотницу свою вытащить
пыталась, - Данила скрестил руки на груди, но к сестре всё же
обернулся. Маленькая такая, жалкая, сарафанчик белеет в темноте, а
личико ещё белее. Глупая ещё совсем, девчонка, пусть и невестится.
Как такую не защитить, как такой не помочь?
- Прошу тебя, Данилушка, сходи к реке, - заливалась слезами
сестра, - ведь не даст матушка мне житья, коли узнает, что в
лесу потерялось ожерелье. И буду я потом до старости отбивать
поклоны да каяться, что соврала ей да ещё и колдовать хотела, не
даст мне покою она и ворон этот её чернорясый.
Отца Власа Данила тоже недолюбливал. Не мог не видеть, что
сдружился поп с матерью, и оттого радости в их доме не прибавилось:
стала мать отца да Данилу укорять, что живут не так да не эдак, а
вот отец Влас то говорит, да вот так сказал. Мечтал всё Данила,
когда ж его отец с собой в извоз возьмёт, да было боязно Любашу тут
одну оставлять. Изъест её мать, язык у неё без костей.
Что ж, сходить ночью к реке да попытаться нащупать на дне
ожерелье от него не убудет. До утра ждать опасно: может далеко
течением унести, а так ещё может и повезёт, коли оно прям у берега
упало. Глядишь, в следующий раз Любанька и подумает прежде, чем
плестись за колдовскими травами для очередного гадания. Но всё же
надо с бабкой Матрёной поговорить построже, негоже девке голову
дурить. Не хватит у девки духу знахаркой быть, робкая она,
слабенькая. Матери вон слова поперёк сказать не может, а видит Бог,
иногда бы стоило.
Любаша всё не унималась:
- Да я что угодно для тебя сделаю, хочешь, пирогов твоих любимых
напеку, рубашку вышью, только сходи и найди ожерелье.
Испугавшись, что плач услышат мать с отцом Власом, Данила
успокоил сестру:
- Твоя воля, схожу. Но знай, в следующий раз сама отправишься
ночью в лес к бесам и кикиморам. Сегодня, так уж и быть, выручу
тебя. Но впредь помощи не жди.
Любаша бросилась брату на шею, расцеловала в обе щеки и убежала.
Вот как на такую злиться?
Как только отец Влас отправился восвояси (наверняка дома его
заждалась пухлая, грузная матушка Варвара, чьи щёки вечно
вываливались из туго завязанного под подбородком платка), а все
улеглись по перинам, Данила тихонько выскользнул за
дверь.