Данила потянулся к воде, влага ласково обняла руку. Речное дно
было мягким, тинистым, обволакивало пальцы, лелеяло кожу.
Вот только сколько бы Данила не искал сестрино ожерелье, возле
берега его не было. Пальцы обхватывали корни осотницы, веточки,
что-то, похожее на мелкую рыбёшку нырнуло сквозь пальцы. Прийти что
ли завтра посветлу нырнуть поглубже, али сорванцов соседских
попросить поискать на дне злополучную безделушку?
В последний раз зачерпнув пригоршню ила, Данила почувствовал
боль в ладони: что-то острое впилось в кожу. Подняв руку чуть ближе
к лицу, он разглядел тонкую булавку, резвая струйка крови обагрила
ткань рубашки. Со стороны ивы послышался громкий плеск, будто
зверёк, сорвавшись с веток, упал в воду, и в то же мгновение вода
возле берега забурлила. Из месива пены и ила вверх потянулась
зеленоватая девичья рука и железной хваткой потянула Данилу вниз, в
воду. Вот только Данила был не промах.
Резко подскочив, он ухватился за холодную влажную руку того, кто
покушался на его жизнь, и резким движением вытащил злодея на берег.
Перед ним лежала девица. На ней была длинная белая рубашка, влажные
волосы прилипли к личику с тонкими чертами. Сложно было отвести
взор от чуда чудного, что сидело на тёмной, влажной мураве, да
только увидел Данила и похолодел: не было у девицы тени. Тусклый
месяц давал достаточно света для того, чтоб от могучего Данилиного
тела до самой воды пролегла чёрная тень, а вот от хрупкой пришелицы
такой след не тянулся.
- Русалка, - только и смог выдохнуть Данила. Так и сел рядом с
ней на муравку, глядел круглыми глазами, и им же не верил. Прежде
русалки жили только в Матрёниных рассказах: там мальца утащили от
нерадивой матери, тут девка утонула от любви неразделённой,
обернулась речной девой да возлюбленного своего чуть не придушила.
Отмахивался Данила от бабкиных баек, говорил, мальцам рассказывай,
а не мне, мужику. А оно воно как, бывают русалки, да ещё какие!
Увидев в его руках булавку, девушка спешно начала пятиться
обратно в воду, но теперь уже пленницей была она сама. Крепко
держал Данила свою прекрасную добычу, тонкое холодное запястье
надёжно покоилось в его руке.
- Не мучай меня, - прошептала она, подняв голову и пристально
посмотрев на парня.
В её глазах отражался месяц, подсвечивал малахитовую зелень
бездонных, холодных очей. Русые волосы отдавали зеленью, на лице –
ни капли румянца, даже губы не розовеют. Свя она холод да лёд
речной, такой в январе отдаёт зеленью и синевой, когда полынью на
Крещение рубишь. А вот в глазах пламя, в глазах огонь зелёный
горит, и душе от того пламени теплее становится.