– Не открою. И слушать тебя не буду! Я подаю на развод. Мне от тебя ничего не надо, даже алименты не нужны. А сейчас уходи! Пожалуйста!
Чем жалобнее был голос мужа, тем больше твердости и уверенности появлялось в моем.
– Наташ, – муж за дверью заволновался. Он торопливо заговорил, испугавшись, что я могу уйти и не услышу его объяснений, – то, что ты видела… Это все по пьяни. Я и не помню ничего. Поверь мне, зай. Мне потом как рассказали, что я творил, самому страшно стало. Это ошибка, случайность...
Ему рассказали! Уж не девка ли эта? Надеюсь, с подробностями.
– Ошибка? Случайность? Ты серьезно? А пинать меня ногами – тоже случайность? Пальцы на ноге не болят, нет? О какой ошибке ты говоришь, Паша?! Ты не настолько пьян был, чтобы ничего не осознавать и не помнить!
Меня снова затрясло. Плохо, больно.
Муж за дверью что–то еще взволновано говорил, оправдывался, но я ушла в комнату. Наказала Денису не открывать дверь и вышла на балкон. Там дала волю слезам. Курила одну за одной сигареты, размазывая слезы по щекам, пока меня не перестало трясти.
– Ушел?
Дениска пожал плечами и еще ниже склонил голову над раскраской. Слезки закапали на бумагу. Понял мой мальчик, кто в гости приходил. Слышал, к сожалению, что папка натворил и почему мама теперь его не пускает и не хочет разговаривать.
– Не плачь, сынок, все у нас будет хорошо, – уговаривала сына успокоиться, еле сдерживаясь сама, чтобы снова не сорваться.
Чтобы отвлечься от жутких воспоминаний и боли, переключилась на сына. Вместе раскрашивали, играли, даже смеялись, гоняя машинки по комнате.
А перед сном снова стук в дверь и нетрезвый голос мужа:
– Наташа–а, прости–и!
Дениска убежал в кровать, укрылся одеялом и притих. Я тихонько подошла к двери. Прислушалась.
За дверью у порога возня. Похоже муж устроился на коврике и намеревался остаться на ночь там. Очень надеялась, что не додумается сломать дверь. После того, как я видела его в ярости, боялась его пьяного и не знала, чего ожидать.
– Любимая–а, пусти–и, – тихий стук, переходящий в скрип ногтями по деревянной двери. Ну хоть понимал пьяной своей башкой, что все вокруг спят и не шумел.
Я молчала. Плакала тихо и молчала.
«Любимая» – какая ложь! А думал ли ты о любимой, когда кувыркался с той девкой в чужой постели? Все ложь. Каждое слово, каждое действие, прикосновения. Смотрел мне в глаза, в глаза сына, матери и врал. Неужели ничего не екало в груди? Неужели нравилось жить двойной жизнью?