Пока вложенные в него тьюи неведомые
силы совершали свою чудесную работу, восстанавливая его тело, он
погрузился в состояние полубреда.
— Улликумми, Улликумми… — шептал он и
представлял себя гигантского — ростом с мир — каменного великана,
готового истребить всех богов, абсолютно послушного воле своего
создателя и наставника. Даже не раб, а вещь, бездушное орудие…
Видение было слишком тягостным и
сознание Бхулака отодвинуло его, переключаясь то на недавние
события, то на воспоминания о временах, которые, кроме него, никто
больше не помнил. Хетты, страну которых он миновал на пути сюда,
очень почитали своих женщин и часто подчинялись им. Наверное, это
было памятью об их дальних предках из Аратты.
— Мать Ерати, мать Ерати… — шептали
его губы.
Он… вернее, не он, а Ойно,
только-только начинавший становиться Бхулаком, хотел забрать её на
запад, чтобы она жила подле него. Но Ерати не захотела. Она стала в
Аратте главой совета старейших и самым опасным из его противников,
чиня ему всяческие препятствия, пока он готовил народ к дальнему
походу. А когда поняла, что это неизбежно, ходила по поселениям
народа ар, проповедуя учение Триединой и именем её запрещая людям
следовать за своим сыном.
Многие прислушивались к ней, и, когда
Бхулак-таки увёл народ, она повела своих последователей в другую
сторону. Старая Аратта с тех пор захирела и вскоре обезлюдела, но в
горах на севере, у истока великой реки, которую хананеи зовут
Евфрат, поднялась новая, в которой мать Бхулака стала главной
жрицей, а когда умерла, её стали почитать как воплощение Триединой.
Память о ней жива до сих пор, хоть теперь и её Аратта лежит в
развалинах, а народ ар давно распался на множество иных. Но шумеры
помнят о Ерати, называя её Инанна и воздавая божественные
почести.
Бхулак больше никогда не встречался с
ней в этом мире. Когда тысячелетние спустя он привёл народ назад,
отправился в путешествие к развалинам северной Аратты, нашёл там
гробницу Инанны, в которой давно уже не было никаких останков, и
долго стоял там, прижавшись лбом к полуразрушенной стене.
— Прости меня, мать Ерати, — услышал
его шёпот один из стоявших рядом воинов, но ничего не понял, ибо
сказано это было на языке, который теперь знал только Бхулак.
— Ты готов? — голос Поводыря в голове
вернул его из глубин времён.