«Верные слова о начале времен»
Премудрый Тундас
В людской земле на черном высоком
мысе над морем Рав стоит замок покшатов Гуиидь. Донжон его столь
древен, что кажется выросшим из самой скалы, и так высок, что шпиль
сторожевой башенки, венчающей широкий купол донжона, вонзается в
голубое небо. Донжон окружили четыре легкие башни, увитые каменным
кружевом. В ветреные дни людям чудилось, будто они слегка
колышутся. За ними, грозными часовыми, стоят более грубые башни, с
верхушками, напоминающими горные пики.
Молва утверждала: не зря фамильное
имя хозяев замка Гуиидь — змеиное чадо — в незапамятные времена
именно змеи и возвели для них донжон и окружающие его четыре
башенки!
Но даже если Кельге Гуиидь — предок
нынешних покшатов — и был столь сильным магом, что призвал на
службу самих инэгуев, потомки его давно утратили способности к
колдовству. К тому же они обеднели, и нынешнему покшату принадлежал
лишь каменный мыс, на котором высился замок, да пара деревень под
ним. Соседи шутили: змеиные чада только чадами да богаты, и то, все
больше девчонками.
Главными сокровищами замка почитались
инэгуйские розы[1]: золотисто-алые,
похожие на огненные всполохи, цветы на мрачно-черных колючих
стеблях, которые не приживались нигде, кроме замкового сада. И
соседи и даже столичные аристократы постоянно переманивали к себе
гуиидевских садовников, надеясь разгадать секрет капризных
красавиц, но — тщетно.
Хотя нынешние Гуииди обеднели и
растеряли магические способности, род их был древен и славен, а
оттого семейство по-прежнему могли призывать в столицу. В те дни, с
которых начинается наше повествование, хозяина замка как раз и
вызвали ко двору.
Покшат Гуиидь овдовел несколько лет
назад, старшие дочери вышли замуж и разлетелись по стране, а потому
из всех Гуиидей в замке тогда остались две незамужние дочери и два
его сына.
Несмотря на отъезд хозяина, жизнь в
замке шла своим чередом. Дежурили на воротах стражники, гуляли в
вольерах ездовые алагуи и алалости, дворовые ребятишки собирали в
корзины яйца мацигуев, месила тесто повариха Пияда, ава Околь
распекала садовника за разросшуюся у стен господского дома траву, а
горничная Кодай, забыв вытереть пыль, взахлёб рассказывала Ансё,
что давеча видела Лесу, выходящую из комнат Еги, учителя покшатских
детей. Толстушка Ансё фыркнула и предположила, что сердобольная
Леса принесла учителю воды или рассолу — Ега всегда напивается,
когда хозяин из замка уезжает, сегодня даже уроки у Варо и Оски
азораа Виряа вела.