— Ах.
— Говорят, он увеличивал
драгоценные камни и призывал мёртвых. Сейчас, чтобы удивить
неверующих, понадобится нечто особенное.
— О, это вызов, — Воланд
обнажил зубы. — Я надеюсь хорошенько развлечься. Теперь технологии
развиваются быстрее, и чудеса не производят сильного
впечатления.
— Чудеса… Логическое
объяснение нашли десяти казням египетским. Надеюсь, вы не казни
москвичам приготовили?
— То, что одни сочтут
наказанием, другие — благом.
Он был остроумен и не
сдавался. В какой-то момент показалось, будто говорю с анакондой.
Медленная речь, зоркие глаза, которые излучали веселье, уверенная
поза очаровывали легко и быстро. Я не могла вспомнить, когда в
последний раз испытывала восторг из-за мужчины.
— Держите интригу. Мы с
Мастером будем там, — подперев подбородок рукой, спросила: — Вы
знаете, что он пишет о вас роман?
— Неужели?
— Да, профессор Воланд
появляется в первой главе.
— Вы довольно близки с автором
книги.
Небрежное замечание вызвало
неприятную ассоциацию с попытками Алоизия раскрыть, как он полагал,
романтическую связь. Пришлось сделать паузу. Я бы предпочла
вернуться к политике, нежели трогать личное.
— Настоящего друга можно
встретить раз в жизни. Говорить вольно, без опаски получить нож в
спину, в наши дни роскошь.
Профессора, похоже, вполне
удовлетворил ответ. Если он намеревался сыграть на нервах, что же:
такого рода дуэль будоражила, я бы насладилась каждым словесным
выстрелом.
— Значит, именно со страха
начнётся потеря индивидуальности.
— Моисей сорок лет водил народ
по пустыне в ожидании, когда умрут все, кто помнил рабство.
Вероятно, нам тоже понадобится сорок лет, чтобы полностью
очиститься от свободомыслия и безусловной любви к ближнему своему,
— смело парировала я, в награду получив довольную, но и плутоватую
улыбку.
— Тогда мне стоит приехать
вновь и проверить, силён ли человеческий дух.
— Заодно увидите вавилонскую
башню.
Воланд качнул головой,
выражением лица давая понять, что не разгадал намёка. Впрочем,
иностранцу это было простительно. Душный кабак потерял
актуальность, я поманила нового знакомого на прохладную улицу, в
темень позднего апрельского вечера.
— Там на Волхонке в тридцать
первом году взорвали большой храм. И теперь строят Дворец Советов,
— сообщила, указывая за Москву-реку. — Обещают самое высокое
сооружение в мире, если не ошибаюсь, более четырёхсот метров. А
венчать здание будет вождь пролетариата. Чем не вавилонская башня?
Ленина будет видно из окраин Москвы.