Небо прорезали прожекторы.
Профессор смотрел вдаль, пока я изучала профиль, который в свете
электрических фонарей обрёл резкие угловатые черты.
— Едва ли статую разглядят
снизу, если только по пояс, — произнёс неторопливо. — Я заметил,
здесь часто бывает пасмурно.
Взгляд поневоле скользнул по
ещё пустому пространству. Сознание, покоряясь чужому слову,
изобразило половинчатого идола, широко расставленные ноги, —
верхнюю часть скрывали облака. Из груди вырвался бурный заливистый
смех. Я не выстояла перед наплывом чувств и в то же время была
потрясена из-за глумливого сарказма профессора.
— Если не брать во внимание
абсурд, какой вы находите Москву?
Мы двинулись вдоль берега: со
свежим ветром приходило внутреннее освобождение.
— Город привлёк интерес, —
коротко ответил Воланд, не вдаваясь в подробности и явно не
собираясь расхваливать направо и налево достопримечательности.
Сколько стран немец объездил, сколько наблюдал вещей, если охотился
не за архитектурными ансамблями и шедеврами искусства, а за людьми,
как бы грубо ни звучало?
— А вы искушённый
путешественник, — сказала я, уже в который раз отмечая загадочный
образ. То, как лихо обращался с тростью, владел языками,
непринуждённо держался.
— А ещё разборчивый и
привередливый зритель.
— Камень в мой огород, — я без
стеснения воззрилась на забавляющегося мужчину. — Такой зритель
заставит работать лучше.
— И достигнуть
совершенства.
— Надеюсь, нет. Достигшие
совершенства скорее мертвы, чем живы. Разве в освоении магии не
осталось границ, какие вы не преодолели?
Комментарий вынудил его
задуматься. Повисло суровое молчание; на улице вдруг стало
холоднее. И я вспомнила, что по-настоящему этого человека не знала,
но опасения, к несчастью, постучали в дверь поздно.
— Пожалуй, одна существует, —
признался Воланд. — Эта граница определяет всё.
За завесой на мгновение
обнаружилось подлинное альтер-эго, кто выдавал себя за артиста,
эксцентричного чародея. И он, другой, не готов был к
знакомству.
— Жду-не дождусь
представления, — мягко сообщила, желая, чтобы иностранец понял,
какой силы надежду возлагала на его умения и талант.
— Любопытство… — прошипел
профессор сквозь зубы, возвращая маску весельчака.
— Если чёрная магия подтолкнёт
атеистов к Богу, это станет частью истории.
— А Мастер о ней
напишет.