— Леди Оливия не посылала в храм
сладости?
— Раньше посылала, пока её сын там
учился. А как он вернулся и жену неугодную оттуда привёз — она
перестала, но он сам подписывал, на свои. Когда умер, больше никто
не подписывал. Но они не голодают, король посылает им караваны как
раньше, без сладостей, конечно, но то такое. Переживут. Они в
порядке, я туда езжу раз в год, малышке поклониться. Там всё в
порядке.
— Малышке Элизабет Грейс?
— Да, ей. Невинная душа.
— Она же похоронена в
Рейвенстоуне?
— В Рейвенстоуне тело, ему тоже цветы
носят, но это не то. Тело — тлен. Умрёт человек, и нет его.
Врач засмотрелся на тело бывшей
хозяйки, задумался, Томас подтолкнул его:
— А в Гейтворте что?
— Там душа. Душа бессмертна, с ней
даже поговорить можно. Я как схожу к ней, так она мне обязательно
приснится. Такой ребёнок был, как можно было… — старик закрыл
ладонями лицо и глухо проговорил: — Возьмёт за палец своей
ладошкой, говорит: «Доктор Гэб, ты грустишь? Пойдём смотреть на
небо» — и всё, поднимаешься и идёшь, по этим ступенькам проклятым,
но как же, там же небо, нельзя на него не смотреть. Как можно
было?
Томас перестал делать вид, что всё
ещё осматривает тело, скосил глаза на чемодан, в котором стоял
открытый пузырёк с кое-чем плохим, чему его научили эльфы. Оно
развязывало язык, провоцируя сознание скакать по ассоциативным
цепочкам от одного эмоционального воспоминания к другому,
постепенно доходя до самого сильного. Обычно это было полезно, он
легко и охотно этим пользовался, но сейчас даже его непробиваемый
цинизм съёжился и отступал, всё сильнее стыдясь того, что натворил
с этим невинным свидетелем. Он прочистил горло и мягко сказал:
— Красная лихорадка не лечится.
— Да не было у неё красной лихорадки!
— крикнул доктор, замер и закрыл себе рот ладонью, глядя на Томаса
расширенными глазами, полными ужаса.
Томас медленно накрыл тело, снял
перчатки и бросил их на стол, подошёл к сгорбленному врачу и
наклонился, чтобы смотреть в глаза прямо. И тихо сказал:
— А что же у неё было?
— Она упала с башни, — еле слышно
выдохнул врач.
— А почему в некрологе написали
лихорадку?
— Старуха боялась, что её обвинят в
смерти девочки. Они были там вдвоём. И я мог бы быть, но я… — врач
стал задыхаться, потом взял себя в руки и продолжил тихо, но почти
ровно: — Я выпил прошлым вечером, голова гудела, она позвала меня,
а я не пошёл, эти ступеньки… Мне тяжело туда подниматься, я сказал,
чтобы без меня шла. Полный замок народу, нашла бы, с кем пойти,
сдался я ей. Она пошла с бабушкой. А бабушка не уследила. Она
сорвалась. Её быстро похоронили и написали красную лихорадку. — Он
помолчал, потом посмотрел в глаза Томасу и решительно качнул
головой: — Это не старуха, она бы не стала. Ей потом так плохо
было, всем плохо было, у меня неделя из жизни выпала. Как будто это
я с башни упал. Младшая заикаться начала, хвала богам,
вылечили.