Впрочем, Орехов мать по-своему любил, и она отвечала ему
взаимностью. Деньги он ей переводил регулярно, и последний платеж
сделал 29 декабря – ровно за сутки до того, как я попал в это
время. Я не стал ломать эту систему, и следующий транш отправился в
Сумы в конце января – размер зарплаты позволял не обращать внимания
на эти переводы. С Новым годом её за меня тоже поздравил Орехов – я
благодарил всех богов, что мне не пришлось в канун праздника
заниматься ещё и этим. Ещё Орехов всегда останавливался у матери,
но тут я взбунтовался – с послевоенных времен они жили в одной из
комнат одноэтажного домика, превращенного в нечто, напоминающее
коммунальную квартиру на три семьи – с тремя разными входами,
удобствами во дворе и расписанием дежурств по этим самым удобствам.
В детстве такое общежитие воспринималось совсем иначе, у соседей
тоже были дети, так что «мой» Виктор очень скучал по тем временам.
Но сейчас мне – здоровому лбу в чине капитана, ставшему
заместителем начальника областного управления КГБ, такой быт просто
претил. Именно поэтому я и попросил выделить мне квартиру поближе к
службе – правда, в детали отношений сына и матери я благоразумно не
вдавался.
Что я знал про неё? Не очень много, несмотря на то, что у меня
был доступ ко всей памяти Виктора Орехова. Звали её Ольга
Николаевна, была она совсем не старой – едва за пятьдесят, даже не
на пенсии. Школу она окончила за год до войны, сразу пошла на
местный рафинадный завод – простой аппаратчицей, там таких много. В
эвакуацию с заводом по каким-то причинам не уехала, в сорок втором
ушла в партизаны – немцы тогда начали угонять молодежь в Германию,
и она попала в списки, – и вернулась только в сорок третьем, после
освобождения Сум – правда, в городе её никто не ждал, только
родители, похороненные в общей могиле на местном кладбище.
Обстоятельств их смерти Ольга не знала. Воевала она в брянских
лесах, там и встретила приход Красной армии, у неё даже медаль была
– «Партизану Отечественной войны», пусть и второй степени, в годы
войны эта награда имела высокую ценность. Продолжать службу не
стала, вернулась на завод, в феврале 1944-го родила сына...
Когда «мой» Виктор подрос и узнал, откуда берутся дети и как они
появляются на свет, он произвел нехитрые вычисления и слегка завис.
Дело в том, что Сумы были освобождены в начале сентября сорок
третьего, а ребенка надо вынашивать, как известно, девять месяцев.
С этим вопросом он, разумеется, подошел к матери, которая и
рассказал ему об отце, герое-партизане, с которым сошлась в отряде.
Правда, его фамилию она брать не стала и записывать его в
свидетельство о рождении тоже, но вот сыну отчество дала по его
имени. О том, что с ним случилось, она говорила глухо, но Виктор
был уверен, что его отец погиб; по моим представлениям, тот человек
был глубоко женат и, возможно, даже не знал, что у него в Сумах
растет сын. Фамилию отца «мой» Орехов знал, но Ивановых по всей
России столько, что искать его можно до посинения. Мне же это и
вовсе было не нужно – решить бы, как относиться к самой Ольге
Николаевне.