Ни разу в жизни не видевшей ничего подобного Эмме стало страшно. Руки и ноги похолодели, лицо побледнело, а по спине суетливыми муравьями побежали мурашки.
– Продрог? – без тени жалости спросил возница. – Спускайся да поживее. Мне с тобой возиться некогда – хозяйка моя истомилась одна дома.
Неуклюже, но иначе она не могла, Эмма вылезла из телеги. На ладони образовалась первая заноза, а башмак чуть не слетел, когда под ногу попался острый валун и Эмма оступилась.
– И что вас всех в это злачное место тянет? – неодобрительно проворчал возница, закрепляя штырями борт повозки. – Едва молоко на губах обсохнет, сразу сюда по бабам шляться. И нет бы бабы какие работящие были. Так нет, манит вас на раскрашенных кукол, которых кто только не тискал. Ух, ежели своего сына хоть разок тут замечу, вмиг выпорю. Ни одного живого места не оставлю. Чай, урок будет.
«Я не по бабам», хотела было вставить Эмма, но вовремя прикусила язык. До встречи с капитаном, который должен будет доставить её к Гранту, лучше вообще ни с кем не разговаривать и ни во что не лезть. Ведь вернуться в замок и сидеть там запертой до дня свадьбы совсем не укладывалось ни в планы, ни в желания.
Шаг-другой в направлении двери таверны, и ноги вмиг стали ватными. До чего же неприятные лица вокруг! С младенчества окружённая прекрасным, Эмма и мысли не могла допустить, что бывают люди без зубов, со шрамами в пол-лица и во всю шею, бритые налысо, с бородавками на самой макушке, лишённые уха или глаза или сгорбленные настолько, что нарыв на спине вот-вот к земле придавит. Женщины же, стоявшие прямо у входа и жевавшие сушеные листья мяты, вели себя столь распутно, что Эмму передёрнуло.
Ещё пара шагов к двери – рука упрётся в то место, где полагается быть замочной скважине, но как же не слушались ноги! Да и ключ вставлять некуда – замок вырвали вместе с частью доски давным-давно. Новый ставить не стали – надобности не было, ведь сновали туда-сюда день и ночь и заведение никогда не закрывалось.
– Смотри, куда прёшь!
Эмма вздрогнула и отскочила назад, а мимо неё пронеслись неопрятные всадники на таких же неопрятных лошадях, разве что прытких. Спешившись, всадники бросили поводья мальчишке-конюшему и скрылись в шуме и разврате блистающей огнями таверны.
Идти вперёд нужно было начинать заново. Боязнь оказаться растоптанной или обрызганной из навозной лужи придала уверенности. Страх оказаться раскрытой и, что ещё хуже, надруганной занял вторую чашу весов, и обе сравнялись. Так бы и стоять раскорякой – одна нога в кучке терпкого лошадиного навоза, другая – в песке, смешанном с опилками, – если бы не лёгкий подзатыльник.