— Спасибо за новости, — Абель был... странным, и Нед ему не
доверял и доверял одновременно, не понимая, почему. Не понимать он
не любил.
— Так что вас так печалит? Скажите, что ли?
«Ведь не отстанет же...»
— Думаю, как было бы хорошо: взять всех одичалых и расселить по
Северу, — сказал он, пряча улыбку. Это было достаточно абсурдно — и
он правда об этом думал — и было немного интересно узнать, что на
такое скажет остряк-бродяга.
— Расселить по Северу... — взгляд Абеля устремился вдаль, как
будто он увидел что-то прекрасное и недостижимое. — Но вы же
знаете, вольный народ. Они зовут всех чужаков «поклонщиками».
— Зовут, — легко ответил Нед. — Легко болтать о смерти на
свободе, пока здоров и сыт. Я слышал, с этим у них там стало плохо.
Иначе бы не лезли на Стену.
— Иначе бы не лезли, — ответил Абель мрачно. — Вы интересный
человек, лорд Старк.
— Да? Я бы не сказал.
— Вы даже не представляете, насколько! — искренне заявил тот, но
быстро достал из-за спины лютню и снова задал коню шпор,
устремившись вперёд, туда, где Роберт продолжал пытаться играть в
ухаживания.
Вдали показался город — Болотная Гавань, с её белыми домами и
красной крышей старинной бани. Аж кости заныли, так захотелось
скорее туда, погрузиться в бассейн с водой, смыть пот и грязь
дороги, смыть мысли...
Но поезду до города было ещё ползти и ползти, и мысли отпускать
было никак нельзя, даже если бренчание лютни и звуки пошлых песен
очень мешали думать.
«Роберт казнит детей». Не детей, конечно: он взрослый юноша, она
расцвела год назад. Но всё равно, он помнил их детьми, он видел их
своими детьми и не хотел им смерти.
«Но сколько детей умрёт, если они решат заявить о своих правах?»
— и так ли случайно Визерис сватал именно Джона за свою сестру,
вдруг он узнал, почувствовал, вдруг не случайно явился в
Винтерфелл? «Да нет, абсурд. Откуда ему знать?»
Сбежать? Но некуда. Дать мейстерский обет? Его снимали в
прошлом. Послать на Стену? Можно, там уже есть один Таргариен,
будет два. Он ведь и направлялся на Стену, тогда, восемь лет
назад.
А девочка? За Джона её нельзя, никак нельзя. Но можно выдать за
кого-то другого, кого-то, кто никому не сдался. «Магнара со
Скагоса», — ядовито сказал он самому себе. Противно такое думать,
противно, что своими руками убить не можешь, зато готов отправить
на смерть, но как-то обиняком, чтобы оно само.