Войско взяло в осаду Беневенто. Все
окрестные хутора германцев разорили аварские всадники, которые
вязали людей сотнями и гнали на восток, в Атернум, где грузили на
корабли, идущие на север. Там их перепишут, разобьют по семьям и
погонят еще дальше, в земли ляхов, где раздадут по весям. Пригожие
бабы замуж пойдут, крепкие мальчишки-сироты — в Сотню, а остальных
разбросают широко, чтобы они и не увиделись больше никогда со
своими соседями. Вот так государь император вернул этих людей ровно
туда, откуда они когда-то пришли, освободив самые лакомые куски
итальянской земли для себя.
Римлян почти не трогали, и они с
затаенным ужасом смотрели на жутких всадников и пехоту с вислыми
усами. Новичков в Италию не посылали. Сюда пришли новые хозяева
этой земли, которые жадно смотрели по сторонам. Ведь все это теперь
принадлежит им. Они это кровью своей заслужили и верностью
государю. И только один человек не разделял всеобщего восторга.
— Мать говорила, что каждый всадник
немыслимых денег казне обходится, — напряженно думал Владимир. — А
ну как деньги закончатся? Или неурожай какой? Или засуха? Или
торговля упадет? Взбунтуются ведь воины. У ромеев сколько раз так
бывало. Императора Маврикия так и вовсе убили, когда он решил
жалование понизить. А тут вон земли сколько. Дай всаднику надел
побольше, и пусть его крестьяне кормят. Франки не дураки, и
лангобарды тоже не дураки. Повезло нам, что они всей силой не
выступили, костей бы не собрали. Или не повезло? Нет, наверное, не
повезло. Так и было задумано. Отец не станет собственное войско
губить.А насчет крестьян подумать надо будет. Хорошее это дело,
печенкой чую. Только мать сказала, что императором мне не бывать,
потому как младший сын. Ну да ладно, придумает что-нибудь. Она у
меня умная.
***
Мария, сидевшая на кресле рядом с
мужем, с любопытством наблюдала, как ткач устанавливал какую-то
необычную прялку и раскладывал мотки шерсти. Она, как и любая
знатная женщина того времени, умела обращаться с иголкой и даже
вышивала в молодости. Но теперь она это занятие забросила, ибо
незачем пальцы колоть. Нужды в этом нет, а соблюдать старинное
римское благочестие глупо. О нем позабыли давным-давно.
— Остроумно! — сказал Самослав, когда
ткач, находившийся на грани обморока, трясущимися руками крутанул
колесо и начал сучить нить. Император видел что-то похожее в
деревне, в прошлой жизни, на дедовом чердаке, да только тогда уже
разучились работать на прялке местные бабы. Вот и валялась она там,
брошенная за ненадобностью.