Анафема - страница 110

Шрифт
Интервал


В безудержном потоке слов я быстро потерял нить мыслей проповедника. Ингольд не умел говорить кратко, и добирался до сути самым долгим и окольным путем. Куда больше мое внимание приковывало лицо Тирента. Отчетливая гримаса страха. Он понял, что это конец, и уже ничего не поделать. Стиснутые губы побелели, глаза впились в своих поверженных товарищей, которые, видимо, тоже не могли поверить в реальность происходящего.

Жрец раскраснелся от усилий, энергично прохаживался взад-вперед, воздевал руки к небу и все больше возвышал свой голос, который теперь гремел, как раскаты грома, и эхом разносился по ущелью. Поневоле все обращали свои взгляды только на него. Ингольд умел приковать к себе внимание. Даже с такого расстояния был виден лихорадочный блеск его глаз.

— ... а также подстрекательство к бунту, подкуп, сопротивление представителям законной власти и многочисленные богохульства. Засим, властью данной мне советом первосвященников и его святейшеством экзархом Кинаэдом Третьим, приговариваю тебя, Тирент из рода Тайбера, к сожжению. Пусть земные муки очистят душу твою от греха, — незаметно для меня Ингольд завершил свою речь, и подал команду солдату с факелом.

Каменное лицо рыцаря-капитана воплощало образ жесткого и мрачного удовлетворения. Чувства Филиппа были мне понятны: он был воином и командиром, и нет для воина зрелища прекраснее, чем казнь врага. Проповедник же смотрел на разгорающийся костер с каким-то неестественным благоговением. Я видел такие лица: они бывают у новоиспеченных отцов, у гордых учителей, у носготов, вернувшихся живыми и невредимыми со стычки с Бродягами. Ингольд испытывал радость. Да, он почти светился от счастья в предвкушении жестокой расправы над человеком. Я припомнил день, когда нас пересчитывали, словно домашний скот, и слова жреца: «он мне понадобится». Проповедник говорил обо мне и теперь эти слова приобрели зловещий оттенок. Противный холодок пробежал по спине. Я помотал головой и перевел взгляд на тейна. Его лицо исказилось от ужаса — он перестал походить на самого себя.

Сырое дерево чадило и занималось медленно, но понемногу костер разгорался. Тирент начал дергаться и кашлять, потом застонал, затем закричал от боли. Повалил густой дым. Как только языки пламени взметнулись выше, доставая ему до бедра, Тирент истошно завыл. Его скулеж и всхлипы прерывал кашель. Я никак не мог решить, куда смотреть. Хотелось отвести глаза, но его крики резали слух и не давали возможности отвлечься на что-либо другое. И я решил вытерпеть все зрелище от начала до конца. Я видел, как Тирент горит, и не мог представить, насколько мучительна его боль, и как страшно ему было. Вскоре его вопли превратились в сипение, кашель и хрип, а потом и вовсе прекратились. Волосы вспыхнули и истлели за мгновение ока, глаза лопнули, а плоть чернела и расползалась, сочилась ихором, который сразу же высыхал. Тейн утих и перестал двигаться задолго до того, как начала обугливаться его плоть.