Может быть он задохнулся или его
убила боль, но теперь огонь пожирал уже мертвое тело. Хотя
зрелище все равно было жутким. Все что осталось от улыбчивого
Тирента — почерневший кусок плоти, который почему-то все еще
держался на столбе, несмотря на сгоревшие путы.
От запаха горелой плоти и волос одновременно тошнило,
и хотелось есть — жареный тейн вкусно пах.
Я старательно отгонял от себя эти мысли,
но до конца это сделать не удавалось: я был
голоден, как и все. И чем все это лучше Белого пути
и мирной смерти в снегах? Укоризненный взгляд пустых
глазниц был мне ответом. Ладно, Тирент, жизнь определенно бывает
дерьмовой на вкус, а ты хватил лишку, согласен.
Свобода, счастье, друзья, семья... Все это будто из другого
мира. Мечты — пусты, надежда — тщетна. Остаться бы
в живых, или хотя бы встретить быстрый конец.
Не смею надеяться на большее.
Солдаты, их я насчитал
с добрую сотню, не считая надзирателей,
и не думали расходиться. Когда костер уже догорал, Генрик
вернулся — видимо покончил со своими «неотложными
делами». Держался он подчеркнуто буднично, по крайне мере
старался. На пепелище управляющий бросал взгляды полные
неприязни, если не отвращения.
— А что с оставшимися,
господарь рыцарь? — вопросил Эйдж.
— Прогнать через строй. Каждому
по тысяче ударов.
— Филипп! — раздался
гневный окрик Генрика.
— Ладно! По пятьсот ударов
каждому. И обратно в шахты, как только оклемаются. Всем
людей не хватает, Генрик, не выступай, знаю, все уши
прожужал уже, — Филипп подал знак рыцарям следовать
за ним, — И не забудьте разобрать костер.
Тирента — к остальным мертвякам. Всю жизнь был особенным,
а теперь — обычная падаль.
— Будет исполнено, господарь!
— надзиратель сменил голос с лебезящего
на командный, — Слышали, али как? Вы, четверо,
да вы, вы! Схерли оглядываетеся? Загасить тама все и тело
сбросить в покойницкую. Остальные — стройся в две
шеренги! Напротив друг друга, бестолочи! Через строй прогонять
будем энтих балагуров, батогами побивать, значитца, чтоб
по одному удару за раз, как надлежит... Чаго? Ей жыш
ты дурной, Канюк, нет батога — дубинку свою бери. Один
хер. Э, вихрастый, куда ты тыркаешься — не суетись
ужо, стань за Ренвальдом, мать твою так!
— Вот псы. Нет, хуже!
— ядовито процедит Сеппель. — Прощу прощения у всех
собак за это сравнение. Все эти бесноватые уроженцы Анандера,
все как один ублюдки: позорят предков и гневают богов.