— Ладно тебе, Сепп. Сдюжишь. Еще
живьем по белу света походим. А тама посмотрим, может
и к нам гузном удача повернется — сказал Ортвин.
Здоровяк похлопал по плечу
своего щуплого товарища и натянуто улыбнулся, так, что можно
было увидеть свежие сколы на его крупных окровавленных зубах.
Сепп трагично вздохнул, а Торли ничего не сказал. Только
оскалился и вновь попробовал путы на разрыв.
— Ну что же, господа
каторжане? Щас и ваш черед пришел, — заговорил Эйдж
и с удовольствием сощурился от мимолетно
выглянувшего солнца, — Побег ваш не задался, но вам
очень повезло, прям несказанно! Пять сотен палок всего, фить!
Это ж дитячье наказанье — за воровство
и то поболе дают. Так что давайте, не шумите,
не толкайтеся. Ща по одному вас, шустренько,
к вечору авось управимся. Вы двое — хватайте копье,
вяжите вот энтого борова — и понеслась.
В этот раз Ортвин
не сопротивлялся: с невозмутимым видом дал привязать руки
к оголовью копья. Его повели меж рядов солдат, с уже
заготовленными для удара батогами. По-началу он держался
бодро, переносил удары стойко, успевал даже сыпать проклятья
на голову своих палачей, но когда число ударов
приблизилось к сотне, здоровяк уже молчал, скрючивался
и втягивал голову в плечи, пытаясь уберечь голову
от ударов, что выходило у него, прямо скажем, неважнецки.
Вырваться было нельзя: вперед тянули две дюжих солдат,
а рвануть вперед, чтобы пробежать быстрее тоже
не представлялось возможным — наконечник копья сразу
впился бы в живот.
Ему даже не дали
отдохнуть — сразу повели на новый заход. Удары
обрушивались один за другим: по спине, голове, лицу.
Дубинки стражников вовсе не были большими, не толще
большого пальца руки, но солдаты били с исправным
рвением, вкладывали силу. Ближе к второй сотне ударов Ортвин
уже не выглядел грозным. Волосы спутались и пропитались
кровью: алые струйки затекали в глаза, орошали бороду.
На дубленой шкуре южанина-богатыря начали проступать новые
сизые кровоподтеки, наползали на следы утренней потасовки.
На третьей сотне Ортвин шел, заметно покачиваясь. К пятой
сотне ударов солдатам пришлось волочить его — он уже
не был в состоянии идти самостоятельно. Я шумно
сглотнул. Если такой крепкий мужик как Ортвин еле перенес такое,
то что будет со мной?
***
Спустя два-три дня, прежде чем все
несостоявшиеся бунтари, включая меня, наконец отошли
от побоев, нас вернули в шахту. Я снова мог
удерживать пищу в себе, а не выблевывать ее,
хотя разбитая голова продолжала кружиться. Помню ухмыляющуюся харю
Свенда и его лютый удар. Прямо в правый глаз. Теперь
им ничего не разглядеть, а сам он опух
и очень болит. Спина стала сплошным очагом боли. Каждое
движение приносило муку. Ублюдки. Чертовы ублюдки. Меня тащили уже
после первого круга. Теперь я понял, почему Нейр так зашипел
при словах о бунте.