— Я Хаген. Я ничего
не делал.
— Это
не тебе решать, жмых сизоглазый. На допрос!
— не дожидаясь моего ответа, вертухаи сгребли меня под
руки и потащили прочь.
Вскоре
я оказался за воротами, и меня заволокли в уже
знакомый мне дом, где бросили на пол. Комната освещалась лишь
одинокой лучиной, очаг был потушен: здесь было не сильно
теплее, чем на улице. За столом на в этот раз
сидел один лишь жрец. На его лицо, покрытое резкими
морщинами,падал красноватый свет. Перед ним лежали бумаги,
но в них он не заглядывал —
он смотрел на меня.
—
Воин, вдарь-ка ему несколько раз по лицу,
да по-крепче.
Я опомниться не успел, как мне вломили
по роже, расквасили нос, разбили губы и поставили
здоровый такой фингал под другим глазом. Удар под дых,
не озвученный проповедником, выбил из меня воздух
и заставил скорчиться на полу.
— Благодарю. А теперь ступайте
за дверь. Я позову вас, если мне потребуется повторить
увещевания для этого юноши. Это дело требует работы ума, нежели
кулаков.
— Но как же вас наедине с ним-то,
с преступником, господарь жрец, а вдруг он того...
бросится на вас?
— Тогда и позову. Ступайте.
Когда
стражники затворили за собой дверь, Ингольд улыбнулся мне,
приложил палец к губам и вышел из-за стола. Внезапно его
лицо исказилось, и он перешел на крик.
— Богохульник! Да как ты посмел пойти
на такое святотатство! Клянусь Фараэлем, если не выдашь
своих подельников-язычников, я сожгу тебя заживо! — после
этого он снова нацепил улыбку и присел рядом
со мной, и заговорил тихо, почти шепотом.
— Прошу меня простить за такой спектакль,
я понимаю, ты в недоумении, но так нужно.
Пойдем, присядем за стол, выпьем и поболтаем,
и покорнейше прошу тебя не обращать внимания на то,
что я буду кричать, время от времени.
Словно
завороженный, я подчинился и сел за стол рядом с
проповедником.
— Язычник! — он громко стукнул ладонью
по столу, — Это не то, что я хочу
знать!
Он и так наводил на меня ужас,
а теперь казалось, что он и вовсе
тронутый. Жрец перешел на
шепот.
— Хаген, ты родом из Белерэнда, так? Из Ваас’омниса?
Я кивнул.
— Память моя не то, что раньше, но все
еще хороша, — он усмехнулся, отер рукой бороду, и,
наклонившись ко мне поближе, продолжил, — Пусть
ты узник, и, быть может, пеняешь на злой рок,
но что, как не воля Фараэля направила тебя сюда. Божье
провидение вложило в твои руки эту книгу, доступную лишь
посвященным?