Вскоре меня начали сторониться.
Поначалу собратья-узники демонстративно отказывались от моей
помощи и общества, затем перешли к открытой ругани
и издевательствам, пока не дошли до ежедневных
унижений, насмешек и прочих подлостей исподтишка. Миску
я получал последним и всегда находил в ней следы
плевков, в темноте забоев меня могли ударить, поставить
подножку, а вечерами, у нашего бивуака, мне больше
не было места в кругу у костра.
Каждый из моих мучителей,
особенно те, что поднимали руку, ждали от меня ответного
гнева и злобы, ждали шанса сорвать злость и отвести душу
на мне. Приняв веру в Фараэля, я как-будто напялил
шкуру врага и предателя. Изгой среди изгоев. Оставалось только
терпеть да разговаривать с самим собой,
да и то про себя. Платить той же монетой было
глупо.
Сеппель с товарищами
демонстративно меня игнорировали — оно и понятно, ведь
именно во славу Фараэля сожгли его командира и друга.
Впрочем, страх перед жрецом заставлял Сеппа, как и всех
остальных, держаться от меня подальше. И здесь,
на чужбине, я занял почетное место юродивого. Ничего
не изменилось — я все тот же чудной парень,
который никому не нравится. Это было бы смешно,
если бы не было так грустно. Даже Нейр, поддаваясь
влиянию своего дружка-брехуна Дага, и не заговаривал
со мной, как раньше. Были в этом положении и свои
плюсы — я мог в относительном спокойствии проводить
вечера за книгой.
Большую часть времени я посвящал
разделу о врачевании. Не по своей воле, на этом
недвусмысленно настаивал Ингольд, впрочем я все-равно
не пожалел — чтиво было интересным, хоть и трудным
для понимания. Далеко не все мне было ясно: обилие сложных
новых слов, часть из которых была вообще на другом языке,
что вводило меня в ступор. Приходилось подолгу напрягать
голову, чтобы представить, о чем идет речь. Сильно
помогало то, что помимо самих описаний, в книге были
рисунки растений и трав, и даже схематичные изображения
частей тела, притом не только человеческого. И как
я раньше не мог понять, что означают эти картинки?
Все же было на поверхности! Теперь я понимал если
не все, то многое, а об остальном
догадывался.
Дойдя до главы, посвященной
открытым ранам, и вспомнил как топорно и неумело
я зашивал ногу Хагену. Я ведь даже не обработал
ее как следует! Быть может если бы я следовал
инструкциям, то его рана не стала бы гнить,
и он остался бы жив, был рядом со мной. Ведь
книга тогда была при мне! Если Хаген сделал для меня все, чтобы
я выжил, то я в ответ, пусть
и не намеренно, сделал все, чтобы он расстался
с жизнью. Я паршивый дозорный, никудышный боец,
к тому же трус, а лекарь из меня как
из худой жопы флейта. Неудивительно, что я подвел
его.