Неужто не мог я больше
времени проводить у нашего костоправа? Наверное,
научился бы чему-то, стал бы полезным... Может
и не выгнали бы меня, оставили... Но нет,
я такой был особенный весь из себя, думы думал
да болтался без дела все свое свободное время, и грезил
влажными мечтами. Столько моментов упущено. К Неведомому все
эти пустые сожаления! Толку от них.
Я все чаще ловил себя
на чувстве жгучей ненависти, ненависти к себе. Чувство
было куда более глубоким и сильным, нежели моя злость
на тех, кто причинял мне боль. Жизнь стала невыносимой:
я был один, меня презирали, а впереди маячили лишь новые
лишения, новые унижения. И во всем этом был виноват
я сам. Именно мои поступки привели меня туда, где
я оказался. Самоуничижающая ненависть не давала покоя,
сбивала с толку, истязала хуже плети надзирателя. Мысль
о самоубийстве появлялась куда чаще, чем голод, жажда или даже
желание согреться. Я был на грани, был готов броситься
на солдат с киркой, за что точно был бы убит,
несмотря на заступничество проповедника.
И все же
я не рискнул свести счеты с жизнью. Не сделал
вообще ничего. я терпел и молчал, послушно трудился
в шахтах, изучал молитвы с травничеством на пару,
все по указке. Страх парализовывал меня сколько я себя
помню, а пугали меня тысячи вещей: я боялся поступков
и правды, боялся выбора и провалов, ответственности
и последствий, презрительных взглядов и смеха
за спиной. Раньше я цеплялся за оправдания,
за сладкую ложь, прятался в воздушных замках. Теперь,
когда дым иллюзий рассеялся, а грезы разбились
о реальность, передо мной обнажилась простая истина:
я никчемный, малодушный слабак, и я на своем
месте. Темиель родился на глуши, но умрет на самом
дне. Стоит вернуть Хагену имя.
Эти мысли испортили мне много ночей,
покуда все не изменилось с очередной запиской
от жреца. Вечерами, где-то раз в неделю, меня
подкарауливал, Даллак, стражник-соглядатай Ингольда. Даллак был
очень тихим, спокойным мужчиной, с внимательными синими
глазами и слишком темной для северянина кожей.
Он передавал мне приказы нашего хозяина, а позже, если
того требовал проповедник, я криво карябал ответ и также
тайком передавал записку обратно. Обычно в приказах жреца были
инструкции о том, как мне себя вести, что и как говорить,
за кем наблюдать. В это раз записка была иной: «Прошло
три месяца, но ни один муж еще не отринул ложных
богов. Я недоволен твоими успехами.
Уж не ошибкой ли было доверять твоим рукам священный
том? Верен ли ты клятве, данной на крови
и святом огне? Исполни свой долг передо мной и Фараэлем,
иначе тебя настигнет гнев Его».