Нашу мирную беседу прервал шум.
Зверь? Или таки за нами послали солдат? Холера!
Ну сколько можно поливать нас дерьмом снова и снова?
Будет покой, нет? Других людей нет что ли? Мы обнажили
оружие. Я перехватил кирку. Чего ж я не оставил
в двери ее, а не клевец? Поздно
уж переживать — надо обходиться тем, что есть. Звук
доносился из-за одного из провалов в стене. Улле
и Инграм пошли справа. Я пошел за Вермандом слева.
Снова звук. Перекатываются камни, как будто кто ходит. И вот
снова. А теперь часто. Чак-чак-чак...
— Он бежит! — заорал
Верманд. — Лазутчик! Нельзя дать ему уйти!
Он выскочил в проем
и ринулся вперед. Мы последовали за ним.
Я запнулся и скатился со склона. Кто-то вскрикнул.
Так жалобно, протяжно. Мы добежали с Инграмом почти
одновременно, Улле приотстал.
На земле лежал мальчишка, совсем
юный, младше нашего соломенноволосого сиротки. Вдоль шеи и по груди
наискосок шла глубокая рана, обнажая рассеченное мясо и белую
кость. Кровь толчками покидала тело. С клинка Верманда стекали алые
струйки, а на его лице было написано недоумение.
— Где солдаты Годдарда? Сколько
у эрла здесь людей? — выпалил следопыт, припав
к раненому.
— Здесь отродясь эрловых не було...
За что вы меня? — парнишка плакал, — Мамочка, мамочка больно...
Его сил хватило на еще парочку
жалобных всхлипов, прежде чем он замолчал и испустил
дух.
— Боги, Верм, что ты натворил! Эта ж
обыкнавенный малец! — сокрушенно проговорил Инграм.
— Оно само собой вышло! Я.. я не
хотел... Боги... — разведчик рухнул на колени и скрыл лицо в
ладонях.
Сегодня я снова буду читать
заупокойную.
«Языческое
идолопоклонничество и еретические течения различаются по сути
своей, однако в равной мере несут опасность для веры, внося смуту в
разум простых людей, а людей благородных вводят во власть пагубных
искушений. Наш долг, как верных служителей Фараэля, уберечь наше
учение от яда лживых пророков, и отвратить народ от греха. В борьбе
с еретиками и язычниками мы должны быть неколебимы и безжалостны. В
том числе и к себе: необходимо изничтожить смущающие страсти,
опасные наклонности, а самое главное — выкорчевать собственную
гордость. Именно гордыня заставляет нас усомниться в истинной
человеческой роли, которая, несомненно, только одна — быть орудием
Фараэля».
Записано со слов экзарха культа Фараэля,
Ирэниуса II Блаженного,