Я кивнул ему продолжать.
— Что ни творил, какую
мерзость ни делал — всегда были товарищи, и все шло
ладно. Единожды вступился за девчушку, за светлую сторону
постоять решил, стало быть. Дело было так: острог уж взяли,
начали свое брать, покуда командир не построил. Стал
я своих собирать, зову, а тут «Ииии!» — кричит
кто-то. Ну я бегом, а там уж батя без головы
лежит, мать орет в светлице, а эта плачет, отбивается,
а мои хлопцы уж в раж вошли, озверели, платье
порвали и кидают друг дружке, перед тем как позабавиться.
Считалочка у них такая была, мать их. Я и сам
в таком участвовал, а тут... Дочку мне напомнила.
И я вступился. Заорал, погнал, по рожам надавал,
но не рассчитал сил. Чеканом по ноге,
да по кумполу добавили. Очнулся — никого
уж нет, а девчушка эта верх ногами к дверям прибита
за лодыжки. Даже снять не смог — горела уже хатаг.
Оттого и здесь. В глуши, с дряхлыми пнями. Пытаюсь
малым добром совесть заглушить. Она, знаешь, с каждой зимой
все громче говорит.
Солнце уже совсем скрылось
за горизонтом, и на небе засветились звезды
и растущая луна. Мы сползли сильнее, и пялились
на мерцающие огоньки. Каспар продолжал.
— И хотел бы
ненавидеть вас. Да не могу. Не вы, так кто
другой бы... Или зверь дикий, или сам бы
он сверзился с кручи. Руди был блаженным, на голову
бахнутым. Такие не живут долго, знаю. Да все равно жалко
так, аж выть хочется. — Как по волшебству, раздался
собачий вой, перешедший в скулеж и грызню.
— И вижу я, что Верманд ваш сейчас лучше, чем
я был в самые свои спокойные годы. А тот прохвост,
до юбки охочий, может и подлец, да не такой
уж и гнусный. Видал я куда хуже. Про молодого молчу
совсем — он почти что щенок, от мамки отнятый. Я..
Эх, ма... К чему веду-то. Посрать-то мне за что
вы там в цепях ходили, и за кого воевали.
И даже за мальчонку не сужу. Не мне судить.
Вы можете оставаться здесь, один хер вы местным бабкам
полюбились. Только все-равно тут жизни нет. Сейчас получше,
а так — голодно. А как мытарь с солдатней
прискачет, так все вытрясут и перекопают. Сюда от эрла
только он и скачет, даже Фараэлев люд не заглядывал
уж давно. А ежели фризы с островов нагрянут,
то смерть и огонь. Ты не заснул там?
— Я слушаю, Каспар,
слушаю.
— Ты хоть мычи там, чтоле,
я же не вижу.
— Ыгым.
— Во! Так, о чем
я говорил... Просить тебя хотел, покуда не ушли. Знаю,
все равно уйдете. Если Инграм пес прожжённый, то Улле —
мальчик еще светлый. Ты бы приглядел за ним,
не отпускал. Это сейчас он на тебя так смотрит.
Чудеса, говорит, творишь, руки говорит, у тебя сами
горят...