— Знаешь, Тэмиель, — старик
с наслаждением выпустил дым из легких, —
ты может быть и не носгот, и ноешь сверх всякой
меры. Да и трусоват слегонца, и глупости делаешь
по неопытности, но ты все-таки хороший парень, этого
у тебя не отнять. Из тебя еще выйдет толк.
— Кабы он из меня весь
не вышел, когда я сорвусь и лепеху расшибусь.
— Во, о том и речь! Говорю же, выйдет
толк!
***
— Это последняя солонина, Хаген.
Сколько нам еще идти?
— Не идти, а ползти
и карабкаться, парень! Ползти... Давай сюда мой кусок.
И карабкаться! Не считая сегодняшний день... Дня два еще.
День на тропе, да день с лишком
до поселения — но там уже скучно будет,
не то что здесь.
— Ясно. — старик напускал
на себя вид бодрый и удалой, но было заметно, что
нога его сильно донимает, даже когда он просто держал
ее навесу, — Давай садись. Привал.
— Ты чой-то
раскомандовался? Привал будет тогда, когда я скажу! Экая
невидаль, мальчишка будет старейшине указывать...
— Я не носгот,
а ты — не старейшина. Садись говорю. Перевяжу
ее по новой — полдня уж отмахали.
— Ничего не надо, вечером
сам сделаю, идем дальше...
Нет, так не пойдет.
Мы и так шли медленно, а без моей помощи старик
и вовсе еле ковылял. Я взял его за плечи
и усадил. Сопротивлялся он не сильно. Было видно,
что его мучает сильная боль. Я размотал повязки, как мог
обработал рану, избавился от гноя. Нога напоминала свежий
кусок мяса, а мои неумелые попытки врачевать лишь немного
улучшили дело — края ран сошлись, но на этом польза
швов иссякла. Плоть была воспалена, носила цвета от ярко
красного до буро-желтого, плохо пахла. От густого запаха
к горлу подступала тошнота. Дурной знак. Если бы была
возможность отдохнуть, не тревожить раны... Но такой
возможности нет. Даже порошка серой плесени у нас
не было. Я замотал ступню и осмотрел его левую
руку — она заживала немногим лучше, но, по крайней мере,
Хаген мог ей двигать, хоть и с трудом. Ну,
оставшимися пальцами.
— Я в порядке. Хватит
ковыряться, выдвигаемся, — Хаген отстранился от меня
и встал. — Чего смотришь, помогай.
Я обхватил его под руку,
и мы поплелись дальше. Тропа становилась уже
от наползшего льда и камня, иногда нам приходилось идти
по одному, друг за другом, плотно прижавшись лицом
к скале. Дважды мы проделывали такой трюк, дважды
я едва не мочился от страха, стараясь врасти лицом
в спасительную стену. Старику было хуже — он едва
держал равновесие, при каждом шаге, к тому же
он не мог быть уверен, что удержится на вогнанном
в лед крааф’баре. Второе оружие унес зверь, когда Хаген вонзил
ему стальной клюв в глазницу. Впрочем, от разодранной
кисти, пусть и с оружием было бы мало толку.
Но мы не останавливались. Вперед и только
вперед. По шажочку. Не смотреть вниз,
и не останавливаться.