Я пожал плечами. Словно
в укоризну раздалось воронье карканье.
— Эх, ладно, чего уж там...
Так вот, на чем я там остановился... Ах, да! Пять
шестерок! Я уж потом обливался — думал все,
бан или пропал. Я же все свое поставил, да еще
и лошадь, и товарищеского немного,
но и у них ставки высоки. Тут думаю хоть бы две
пары, чтоб в ничью, а они как раз! И все шестерки,
представляешь? Видел бы ты их лица, как будто
кислого дерьма хлебнули! Меня прям раздирало — это же
столько всего! Я их разве что не раздел.
А Лабберт, гад, вскакивает, стол — кувырком, кон
по полу разлетелся, орет, паскуда: Шулер! Кости подменил!
Ну все, сука, думаю, сейчас ты огребаешь. Я рванулся
вперед и... И тут я... Я рванулся вперед...
— Гефьон, милостивая госпожа,
охрани от зла... — едва слышно зашептал Ортвин.
Сеппель остановился. Я поднял
голову и посмотрел вперед. Перед нами была здоровая такая
опушка, деревьев не видать — и одни пни
в кривых снежных шапках. И целое тучи ворон усеивали
землю. Сепп пошел вперед, потом обежал поле, разогнал птиц. Стайка
подняла недовольный галдежь, но прочь не улетала.
А южанин опустился на колени и начал рыться
в снегу. Сначала в одном месте, потом в другом.
Он ругался под нос, перебегая с места на место,
остервенело раскидывая руками снег. Я подошел ближе — вся
лесная опушка и дорога была усеяна телами. Во время бури
их завалило снегом, и нельзя было понять, сколько
их всего, но явно много.
— Ты говорил, что воюют
на востоке.
— О, тогда все эти трупы нам
просто привиделись, как думаешь? — злобно рявкнул Сеппель,
а вся его бесцветность исчезла, а лицо перекосилось
в отвратительной гримасе. — Люди Дитмара.
Я не знал как себя вести.
Не то чтобы я не видел мертвецов, или был
совсем бесчувственным, но жалости к убитым
я не испытывал — на войне по-другому
не бывает. Хотя впервые видел столько людей зараз — сотни
и сотни тел, и даже дальше, уже под сенью деревьев все
так же чернели останки человеческих тел.
Неественно вывернутые конечности,
пустые глазницы, промороженная плоть, черная спекшаяся кровь...
У одних мертвецов лица были перекошены болью, у других
застыли маской страха, а некоторые выглядели умиротворенными,
почти что спящими, но даже они казались какими-то
неправильными. Все человеческое, все живое было искажено в них
смертью. Я медленно брел и разглядывал землю под
ужасающим ковром из опавших воинов. Нахлынуло ощущение
нереальности, как будто я смотрю один из своих кошмаров,
с живыми мертвецами. Хорошо хоть эти лежали смирно.