Даже злоба затухала под неумолимым
гнетом холода, голода и страха перед новыми неприятностями, что
сулило мне это место. Могло быть и хуже, да? И дня здесь не прошло,
а я уже чувствовал себя отчаявшимся и обессиленным. Нужно что-то
сделать. Сбежать. Надо бежать отсюда прочь! Только вот как? Ни
одной путной мысли в голове... Надо попытаться уснуть. Утро вечера
мудренее.
***
Утро оказалось холоднее вечера,
а голод становился невыносимым. То в сон клонило,
то трясло от холода, то мутило от запаха
нечистот. Терпеть, Тэмиель, терпеть!
— Следующего давай, — вновь
раздался голос Свенда.
Вспыхнула полоска света и двое
надсмотрщиков спустились в яму за очередным несчастным.
Куда его увели, как и всех предыдущих, было не ясно,
но все наперебой сыпали догадками, одна безумнее другого.
Кто-то говорил, что там вешают, по-одному, ибо виселица всего одна,
другие говорили, что всех пытают, ибо ищут эрлово золото,
а некоторые надеялись, что наверху с нами будут
торговаться о выкупе от родных. Ха. Немногим бы мне
этого помогло.
Не то чтобы я сильно
разбирался в людях, но даже мне хватил мозгов понять, что
я сижу в яме с самым настоящим отребьем. Брань,
плоские шутки, бравада о жестоких выходках и любовных
подвигах выдавали в моих собратьях по несчастью птиц
невысокого полета. Других узники, что хоть как-то выделялись,
держали отдельно — я не встретил в яме
ни Сеппеля, ни других моих знакомцев. В томильне
держали пленных бондов, сильно проштрафившуюся солдатню, воров,
убийц, а также прочих неудачников, которых угораздило
попасться под горячую руку.
Говорили, что солдаты
в гарнизоне Драмунгваарда регулярно устраивали рейды
за «свежим мясом», потому что в рудниках люди
не выдерживали дольше двух-трех лет, а мест под
разработку становилось все больше. Деревня, которую я видел
у подножия крепостного моста, была обиталищем настоящих
горняков. Они прокладывали новые туннели, руководили узниками
и получали плату за свою работу. Дела у них тут шли
хорошо, деревня росла, особенно после постройки плавильни.
Каторжан же тут ждал лишь рабский труд, голод, холод, рудный
кашель и неглубокая могила в конце пути, и то,
только в том случае, если камнями в штольне
не завалит.
— Харе барагозить! Ишь,
раскудахтались, гадальщики. Они записувать нас будут, считать там,
чтоб самим сподручней было нас по шахтам раскидывать,
да не забыть, сколько они тут народу мучают. Никто тута
из нас на веревке дрыгаться не буде —
стали б тащить нас, чтоб на ветках развесить!