— Сам-то, дед, заквохтал пуще
нас...
— Я те покажу, дед,
сопляк! Макну в дерьмодырку тама вон, так сразу забушь как
на старших рот разевать. Пороть вас дома надо,
да воспитувать, а не на ратное дело звать.
Совсем перевелись гарные молодцы на северах...
— Сам-то с нами сидишь, али
нет?
— Из-за вас и сижу,
окаянные. Была б наша старая дружина вместе — мы б
ентих скакунов бы поломали, да в сраки им бы
ихние мечи позаталкивали! А зелеными мальчишками чаго
навоюешь? Знал же, дурно выйдет, надо было б сразу
к тейну Кохиру, в крепость окапываться, и рассылать
гонцов да стягивать народ...
— Ой, но ты послушай
только, снова завел шарманку? И чего ты тогда
с нами-то пошел?
— Да патамушта негодно эрла
в беде одного оставлять, мать твою етить, что непонятного?
И как у них сил находит
языком чесать? Я молчал и ни с кем
в разговоры не вступал. Томительное ожидание больше всего
добивало тем, что я не имел ни малейшего
представления о том, что ждало меня дальше. В любом
случае, лезть вперед очереди желания не было.
За ночь я так
не поспал — из удобство отхожее место
да собственная рука под голову, вместо подушки. Губы стали
сплошной раной и я все никак не мог понять, это
я их так о землю расчекрыжил, или мне их раньше
разбили. Волосы и борода за недели мытарств превратились
в паклю, которую было даже пятерней не расчесать.
Я все сидел, думал о своем, и незаметно для себя
обнаружил, что никто не разговаривает и даже
не дышит. Я остался последним. Может про меня забыли?
Может удасться спрятаться? Только где? Забраться в яму
нечистот, чтобы меня потом оттуда со смехом вытаскивали?
Сбежать не выйдет. Я тут
дурак, а вовсе не мои пленители. Ткнут копьем
в дерьмо, и все. Преунизительная будет кончина. Нет, это
не вариант. Даже если удастся сбежать — что дальше? Куда
я потом уйду? Схватят по новой. Без оружия, одежки, еды
это все-равно, что в Белый путь отправиться. Даже забавно. Как
будто судьба так намекает, мол, пора бы, от меня
не уйдешь, не надо сцен, давай-давай, складывай
лапки — и того, подыхай. Нет, нет, нет! Я так
не сдамся! Веселее, Тэмиель, веселее.
Я скорчил кислую мину
и двинулся к земляным ступенькам. Снова темно, как
в заднице. Целый день нас промордовали. Я попытался
приподнять дверцу плечом. Она подалась. Не заперта!
Я поднажал и рывком распахнул ее настежь. Свет
факелов ударил в глаза, а чей-то сапог —
в лицо. Не удержав равновесия, я вновь сосчитал
ступеньки головой.