— Ага, сейчас... Э, наверху,
хватит баклуши бить, посвяти огнем — вишь люди работают!
Заковав меня в кандалы, солдаты
притащили меня к какому-то нагромождению из столбов
и перекладин, крытых шкурами и соломой, где сидело
несколько десятков каторжан, греющихся у костра. Бросив меня,
стражники спешно удалились.
— Добро пожаловать к нашему
скромному огоньку, — сказал худющий бородач, —
подвиньтесь-ка, и дайте парню шкуру какую или тряпья...
Я благодарно кивнул
на протянутую мне худую тряпку, в которую я поспешил
завернуться. Все как один мужики были грязными, тощими, косматыми,
и все были в цепях. Руки никому не заковывали,
очевидно, для того, чтоб мы могли работать, а вот длины
цепей на ногах едва хватало чтоб неуклюже семенить. Крыша
из шкур над нашими головами образовывала неровный круг
с прорехами, а в центре, под открытым небом было
большое кострище. Все жались к огню и дрожали
от порывов ветра, холодившего нас со всех сторон.
— Меня звать Нейр, но все
кличут Дедом, я тута здешний старожил — уже шестой год
пашу на благо эрловой мошны, шоб ему, змеюке, сраку разорвало.
Э, Шмыга, передай новенькому бутыль, вишь как губы
потрескало — вконец жаждой измучен. Тебя как звать, малец?
— Хаген, — простучал
я зубами в ответ.
— Нечего его имя-то
запоминать, — буркнул другой старик рядом с Дедом, —
пущай для начала неделю протянет, потом можна и познакомиться.
Хилый молодняк нонче...
— Ты, Даг, молчал бы.
Ты вон сам себя слухаешь, а? Сам же теперича ко мне
в гости заглянул, заместо того чтоб дома внуков растить
да наставлять.
— Чтоб я в хате, как
баба на печи полеживал, когда война идеть? С ума
спрыгнул, старый?
— Дык ты древней меня
будешь, етить-колотить. И шо, думашь понравиться тебе здесь,
на рудниках валандаться и спину гнуть?
— Да угомоните стариков,
мать вашу, я спать хочу! — заорал кто-то с заднего
ряду.
— Точно, расквохтались, пни
старые...
— Цыц, черти! Хлебальники
позакрывали! Мы то болтаем, да не орем.
Ща накличете солдатню — придут и загасят нам огонек,
и водой зальют. Взмирзнем к мудям собачьим, помяните мое
слово...
Спорщиков не убавилось,
но стало потише. Сам я к беседе
не присоединялся. Просто слушал, да глядел
по сторонам. Никого знакомого мне по клетке
я не заметил. Только солдат один стоял неподалеку, курил
трубку и поглядывал на нас. Из темноты на людей
пялится, следит, небось, и доносит. И курит еще так
сладко, сучий сын. Эх, много бы я отдал чтобы вот так вот
тоже затянуться дурман-травой и позабывать все.