Чуть выше него в своем отделении располагалось что-то вроде
маленькой розетки для варенья, искусно вырезанной из какого-то
красного минерала. В ней лежал еще один перстень, и тоже, видимо,
золотой. На его печатке были два равносторонних треугольника, один
поверх другого. В центре фигуры и по краям, на свободных от
расходящихся вершин местах, были нанесены глубокие точки-звездочки,
тоже, кажется, шестиконечные.
По центру, в самом большом отсеке хранилась невысокая плетеная
корзиночка, похожая на те, в которых в придорожных кафе ставят на
стол хлеб. Только эта была не соломенной, а золотой. Тонкость и
воздушность плетения тусклых желтых нитей завораживала. Казалось,
начни следовать взглядом за узором — и ты уже никогда не вернёшься
в этот скучный суетливый мир. В корзиночке лежала видавшая виды,
побитая и изломанная деревянная доска, вернее, кусок доски,
размером с кирпич, только высотой всего сантиметра три. Выщерблены
и трещины на дереве скрадывали почти весь текст, вырезанный на ней,
но внизу буквы складывались в слова «Rex
Iudeaorum*».
Я судорожно сглотнул и очень осторожно опустил крышку ларца, не
прикасаясь ни к одной из находок. Мне и сам сундук уже трогать не
хотелось, но смотреть на его содержимое не хотелось еще сильнее.
Тишина за столом давила так, будто это Федор снова прижал меня к
стулу. Но он стоял рядом не шевелясь, с максимально допустимым для
него изумлением на лице. То есть рот чуть приоткрыт, левая бровь
выше правой, глаза будто примерзли к закрытой крышке ларчика.
Казалось, начнись вдруг стрельба — он не среагирует. Из-за его
спины выглядывал, привстав со стула, да так и замерев, Михаил
Иванович. Его удивление было нескрываемым и ни с чем несравнимым.
День сюрпризов продолжался.
*Rex Iudeaorum –(лат.) царь
иудейский.
Клянусь, мне после встречи с медведем так страшно не было, как
сейчас. Я прямо спиной чувствовал, как между лопаток собираются
крупные холодные капли и вдоль позвоночника направляются туда, куда
хотелось немедленно отправить все тайны и сокровища мира прямо
сейчас, не стесняясь в выражениях. Я сглотнул еще раз и вытер
мокрые ладони о штаны.
— Федор Михалыч, а водки нет?, – мой робкий голос прозвучал даже
не тоскливо — заунывно.
— Ага. И рюмки три неси. И закусить, - Второв давал фору по
скорости реакции и владению собой всем присутствующим. И подавал
пример. Это понятно, с его-то опытом. А я с каждым новым
приключением все сильнее сомневался в том, что мне свезет достичь
его возраста.