— Мы не желаем вести переговоры с герцогом Мекленбургским,
узурпировавшим принадлежащий нам по праву престол! — заявил он
послам, присланным из Москвы. — Томящихся в плену благородных
шляхтичей мы намерены освободить силой нашего победоносного оружия,
а что касается русских бояр и патриарха Филарета, то они не
пленники, а наши подданные, находящиеся в гостях у своего сюзерена!
Так что его королевскому высочеству герцогу Иоганну Альбрехту нет
нужды беспокоиться об их судьбе. Как только мы вступим в Москву, и
я коронуюсь, эти знатные господа смогут вернуться.
Старший из послов, думный дьяк Родион Ртищев, внимательно
выслушал перевод речи королевича и вздохнул: дескать, на нет и суда
нет! Поклонившись, он собрался было уходить, но Владислав еще не
закончил:
— Кроме того, мы весьма огорчены лживым обычаем оного герцога
распространять всякого рода небылицы.
— Это про какие же небылицы толкует королевич? — насторожившись,
спросил дьяк у толмача, который немедленно перевел вопрос.
— Мы говорим о лживых публикациях, распространяемых герцогом в
Европе! — пояснил Владислав, и по его знаку слуги принесли большой
лист бумаги и расстелили его на столе.
Повинуясь жесту, Ртищев подошел и внимательно посмотрел на него.
Половину листа занимала красочная картинка, изображавшая хмельную
компанию, состоящую из шляхтича, ксендза и чёрта, дружно
выпивающих. На заднем плане горела церковь, а вокруг лежали трупы
женщин и детей. Ниже шел текст, но и без него было ясно, что
происходит.
— Чего там написано под лубком? — спросил дьяк, опасливо
покосившись на королевича.
— Что ляхи чёрту душу продали, — отвечал ему толмач, —
по-немецки, латыни, да еще, кажись, по-аглицки.
Толмачом у Ртищева служил Алексей Лопатин, происходивший из
тульских боярских детей. Лет пятнадцать назад он попал в плен
татарам и был продан ими в Турцию. Поговаривали, что в неволе он
принял мусульманство и через то вошел в доверие к купившему его
аге. Затем его хозяин получил должность в Белградском вилайете и
отправился к новому месту службы, прихватив с собой своего русского
раба. Война в тех краях никогда не прекращалась, и в одной из
стычек боярский сын оглушил османа и перебежал к австрийцам,
прихватив его с собой. Затем он какое-то время служил наемником,
воевал то в Хорватии, то в Венгрии, и после нескольких кампаний его
отряд в полном составе оказался в Польше, а затем и в раздираемой
смутой России. Тут Лопатин снова поменял сторону и примкнул к
ополчению. В столкновении с казаками Заруцкого он потерял руку,
долго болел и, разумеется, не мог более служить в поместной
коннице. Однако научившись за время скитаний вполне сносно говорить
на турецком, немецком и польском языках, нашел себе дело в
Посольском приказе.