Будивой вернулся, гостей до бани проводив, весь мокрый от усердия и волнения.
— Может, им там кваску да калачей подать? Пошлю Беляну…
Нечасто староста жене перечил, но тут не сдержался.
— Слышь, жена, давай уж сразу боярину в постель Беляну положи, а то и Елесю до кучи. Чего тянуть-то?
Велезара зыркнула зло, но смолчала. Быстро принесла мужу квасу, села рядом, к плечу прижалась.
— Я ж без умысла, хочу, чтоб боярин гостеприимством доволен был. Человек он знатный, благородный, не посмеет девицу в отчем доме обидеть.
— Борин там он или нет, а мужское естество никуда не делось. К тому же ты ж не знаешь, зачем он к нам с самого Семидола приехал?
— А ты расскажи, расскажи, муж мой любимый.
Будивой и сам толком не знал, но пока Турилу со Стрижаком и еще двумя гриднями до бани вел, да устраивал, да воды на камни плескал, чтоб пару побольше, да погуще, да веники в кадушке запаривал, к разговорам прислушивался.
— В общем, не просто так князь к нам своего воеводу послал, а с расчетом. Помнишь же, что князю люд семидольский добро на княжение дал?
— Да не тяни ты, — Велезара аж на лавке подпрыгнула.
— Только князю теперь княгиня нужна. Да не простая.
— Ну это понятное дело, что не простая. Зачем же дело стало? Разве мало в Семидоле родов боярских знатных да богатых?
— В том-то и дело, что не богатство и родовитость князь ищет, а вот что… — Будивой обернулся, нет ли кого рядом, к уху жены наклонился и зашептал тайное.
Не видел он, как глаза у Велезары позеленели, да вспыхнули, как у кошки в ночи, а на лице улыбка расцвела.
Глава 6. От сладости до горечи всего ничего
Милава закончила с живой изгородью, обошла сад, проверила. Яблоньки цветут, уж завязи показались. Хороший урожай будет. Пустоцветов и нет почти, кроме как здесь: матушкина яблонька снова плодов не даст. Девушка обняла ее за ствол. Лбом к коре прижалась. Слезинку уронила. Знала, почему ни одного яблочка на ней нет, знала. Помнила она тот день, когда увидела, как мачеха по мостку к садам идет с ведром в руке. Удивилась еще, зачем бы?
Мачеха ей по первости нравилась, добра была и ласкова, ничем ее меж родных детей не выделяла: и пирожок подаст, и косу заплетет. У Милавы даже получилось матушкой ее звать — не сразу, но вышло. Отец смотрел, как все семейство за столом дружно сидит, радовался. Дочь родную, конечно, более привечал, но и падчериц любовью не обделял. Подарки привозил. Пока малы были, забавки всякие ребячьи, а уж после ленты, бусы и прочие девичьи радости. Милава новообретенным сестрам тоже рада была. То не было ни одной, а то сразу две. Есть с кем пошушкаться в уголке и в куклы поиграть. Правда, любила она и в саду под яблоней матушкиной посидеть, и, правда, будто смотрят на тебя откуда-то родные глаза.