‒ Да что у нас за жизнь без денег? ‒
в сердцах воскликнул юнец. ‒ Без бумажки ты – букашка, а Зона –
быстрый способ разбогатеть.
‒ Или умереть, ‒ мрачно отрезал я. ‒
Мать знает, где ты лазаешь?
Парень смутился. Значит, в самом деле
с матерью живет.
‒ Н-нет. Немаленький уже, ‒
обиделся.
‒ Н-да? А мозгов не нажил.
‒ Знаешь что? ‒ я услышал вызов, но
он лишь позабавил.
‒ Ну?
‒ Говорят, в Зоне нельзя
разговаривать, ‒ образумился. ‒ Зона не любит, когда шумят.
Я усмехнулся, кивнул на ружье со
словами:
‒ Что ж ты пукалку притащил? От нее,
знаешь, сколько грохоту? Ты пользоваться ею вообще умеешь?
‒ Умею. С отцом на охоту ходил. Ружье
на крайний случай.
‒ Я слышал, таких случаев по сотне на
сталкера приходится. Не вяжется с тихим, мирным местечком,
правда?
Луч солнца прошил тучи и растекся
золотистым пятном в двух шагах от нас. В воздухе! Я похолодел. До
меня дошло, почему надо молчать. Мистический Разум тут ни при чем.
Просто можно так уболтаться, что потом костей не соберешь.
‒ Давай-ка помолчим, ‒ согласился я
запоздало.
Мы чуть сбились с «тропы». Забрали
немного влево. В Зоне, как в поговорке: шаг влево, шаг вправо –
смерть. Похоронят в закрытом гробу, если будет что хоронить.
Я посмотрел на часы. Полпути должны
были пройти.
Псиный вой прекратился. Я даже не
знал, радоваться или молиться. До этого собаки хоть и действовали
на нервы, зато я примерно понимал, на каком они расстоянии от
нас.
Я прибавил шагу. Парень морщился, но
без лишних слов старался поспевать.
Мысли полетели к Богу. Это стало
привычным для меня: разговаривать со Всевышним, как с отцом или
приятелем. Бывало, молился, когда вспоминал о семье. Да,
унизительно, но только молитвы, чувство, что кто-то всемогущий,
всерешающий рядом, присматривает за тобой, успокаивало, крепило
надежду. Что-то во мне переменилось в тот день, когда я привез
Машку из клиники. Стал чаще задумываться о судьбе, смысле жизни.
Уверовал. Вот, даже крестик приобрел. Настоящий: золотой,
освященный. Купил в церкви, которую посетил перед отъездом в Зону.
Тогда я много чего вымаливал. В основном за Машку, за Люду, но и о
себе не забыл. Просил защитить от хитростей Зоны, направлять меня.
В общем, как все страждущие, надеялся на помощь.
Тридцать шесть лет не вспоминал о
Боге. В церкви был только при крещении: собственном и дочери. Тут
вывалился целый ворох проблем и… Стыдно. Все мы так. Не помним, не
верим, а как прижмет, так сразу христиане. Никогда бы не подумал,
что крестик – кусочек металла – станет плечом, на которое я всегда
смогу опереться.