Облизнулась: вкусно.
Завтра люди придут на берег, увидят высохшие шкурки мотыльков,
перепутавших лепестки цветов с луной, без раздумий бросившихся в их
хищные чашечки, и скажут: пришла весна.
Хаттикен снова готова дарить любовь.
Первая любовь феи чиста и невинна; вторая любовь — искажена
первым предательством.
Так всегда было.
Рано или поздно человек уйдет к людям.
Поэтому Чайду — так он звал себя в мире людей, — когда-то
попробовал уйти к людям и сам.
Облюбовал себе одну актерскую труппу, одолжил у сестрицы тело
юноши, чью душу она съела теплой весенней ночью, верная своему
решению предавать первой, и отправился познавать человеческий
мир.
Его научили играть в человека, но это было не то.
Тогда он, исходивший немало дорог и порядком уставший,
остановился в одном монастырском приюте, где требовались учителя;
да, музыки тоже сгодятся, пока в оплату достаточно стола и крыши,
только помогите же занять детей; и, взрослея вместе со своими
детьми, он научится расти и растить, как человек. Он видел и
смерть, и рождения, и внезапно оказался частью этого круговорота
жизни: тем, кто первым обмыл младенца; тем, кто последний обмыл
старика.
Потом случилась война, и монастырь сожгли; так он научился
по-человечески скорбеть по насильно из круговорота выдернутым,
ушедшим раньше времени.
И так сильна была эта боль, что он вернулся к сестре и вернул ей
тело, пытаясь уйти от человеческой судьбы, в которую вляпался по
молодости и глупости.
Сестра, помнится, смеялась, обнажая мелкие жемчужные зубки. А
она предупреждала: ничего хорошего нет в мире людей, только боль,
смерть и предательство.
Он кивал, не споря. Хотя он помнил любовь и жизнь, после пожара
все эти воспоминания покрылись копотью и драли горло удушающим
дымом. Долгое время он думал, что проще и вовсе от них
отказаться.
Он жил в маленьком озере в глухом лесу, и десятилетиями не видел
разумных на своих берегах. Иногда он навещал сестру, но все реже и
реже. Шумные компании разумных в лодках раздражали его. А она с
удовольствием принимала их на волнах своего озера, раскрывая
влюбленным чашечки алых цветов с запахом настолько ярким, что
кружилась голова.
Пирушки же фей и вовсе были невыносимы: разговоры о лесах о
озерах, о росах на полянках, о метании игры и зарослях камыша… все
это казалось Чайду мышиной возней.