— Не думаю…
— Тебе не нужно думать! — выкрикнула мама, на мгновение
сорвавшись. Её лицо исказила гримаса гнева. — Я сказала тебе
сходить к брату! Хоть раз в жизни сделай то, о чем я прошу, без
пререканий! Это началось по твоей вине, так что иди к нему и сделай
так, чтобы у нас появились хотя бы продукты!
Она была права, подумала взрослая часть меня. Но изнутри
фонтаном рванули подростковые эмоции, которые в такой ситуации
чувствовал бы Китт.
Мне не оставалось ничего другого, как собрать в кулак всю обиду
и горечь, которые хлынули изнутри, и запрятать их поглубже. Я
обулся, оделся и всё-таки направился к брату.
Я пошлёпал по знакомым со вчерашнего дня улицам. Планировал
новый путь, который будет короче, чем вчера. С учётом вчерашнего
знакомства с подворотнями и переулками, маршрут оказался едва ли не
короче главных улиц.
До жилища брата пришлось идти двадцать минут. Хотя какое там
«жилище» — настоящий дом! Не то что наша лачуга.
Дом находился в сорока метрах от стены, огораживающей Золотой
квартал от остального города: основных кварталов, или попросту —
трущоб.
Честно говоря, когда я смотрел на его дом, мне было слегка
завидно: крепкая кирпичная ограда, два этажа… Это не просто жилище
и даже не просто дом — целая усадьба. Насколько я помню, там у него
был даже домик для слуг. Всё это брат то ли построил, то ли выкупил
по дешёвке.
Но сильнее зависти (которая, скорее всего, шла от Китта) меня
пробирало недоумение. Глядя на всё это богатство и вспоминая нашу
лачугу, у меня возникал только один вопрос: как он спит по ночам?
Почему он оставил свою мать жить в грязи?
Почему-то Китт никогда не задавался этим вопросом. Хотя,
возможно, ему бы никто и не дал на него ответа.
Я постучал в калитку. Минуту спустя постучал ещё раз. Потом
начал долбить без перерыва, и только тогда мне открыли.
Передо мной стоял старичок с тростью в серой одежде, которую
обычно носили слуги. Несмотря на её мышиный цвет и простоту, Китт
каждый раз завидовал, глядя на эту одежду, ведь она была целая, без
заштопанных дыр. Удивительно! Китт уже второй год ходит в одном и
том же. Каждый год ему приходится опускать подворот штанов, чтобы
вещи подходили по росту. В этих штанах он и падал, и дрался, и
бегал от собак, и перелезал через заборы. На них столько заплаток,
что из материала, пошедшего на их изготовление, можно было бы сшить
платье для какой-нибудь четырёхлетней девчонки. У матери на одежде
дыр нет, но она настолько застирана, что стала серой. А здесь люди
ходят если не в новом, то хотя бы в целом.