Марта представила герцога… ну, не
голым, а хотя бы по грудь в воде, и ей внезапно стало
жарко.
Девочки тёрли её чудесной, в меру
жёсткой мочалкой, поливали мылом – совсем не таким, какое по случаю
удавалось покупать дяде Жану – а душистым, пахнущим цветочной и
медовой сладостью. Они уже успели назваться: одну, чуть постарше,
со смешными белыми косичками, звали Бертой, а рыженькую,
конопатенькую и зеленоглазую – Гердой. Со временем они перестали
стесняться и уже минут через десять весело щебетали, развлекая
новую госпожу. Но вот Берта взялась за чудесные Мартины
волосы…
– Ой! – невольно сказала Марта. –
Осторожнее, пожалуйста! Там не надо!
– Ох! – сказали девушки с
испугом.
Ещё в тюрьме, клюя носом перед
камином, Марта, чтобы не заснуть, переплела, как могла, косу на две
– чтобы под второй хоть как-то скрыть шишку на затылке. Та поджила,
да и за всеми делами, что вокруг Марты закрутились, думать о ней
было некогда. Но вот сейчас – довольно существенный бугорок под
девичьими пальцами отозвался болью.
– Кто же это вас… – начала Герда, но
беленькая подружка шикнула на неё, округлив глаза. Ты что, мол, не
помнишь? Матушка Аглая строго-настрого наказывала: никаких вопросов
не задавать. Судорожно глотнув, Гердочка закивала.
– Простите, госпожа Анна, мы
аккуратненько. Так не больно?
– Ничего, я потерплю. Да не бойся, я
же не рассыплюсь!
Девушки удивлённо
переглянулись.
Да, видать, точно госпожу подменили.
По рассказам несчастливиц, приставленных к той, пропавшей – она
редко когда удостаивала прислугу разговором, а уж чтобы так
деликатно с их простой сестрой обращаться… Та, прежняя, сейчас всем
бы уже по щекам нахлестала, коснись её не так пальчиком. Может,
Берте и Герде повезёт в услужении?
Марта зажмурилась, чтобы пена не
попала в глаза. Всё вдруг стало ей нравиться, всё было хорошо:
вода, в меру горячая – а главное, её много! – душистое мыло,
ласковые руки горничных… Одно плохо: спину защипало немилосердно, а
сказать об этом девушка постеснялась. И без того девчонок напугала.
Ничего, она потерпит.
Ей закутали голову мягким пушистым
полотенцем – и это тоже было чудо как хорошо. Дома приходилось
вытираться старенькой тряпицей, а уж сушить волосы – просто на
ветру, заплетая полусырыми, потому, что вечно надо было торопиться:
работа, работа, не сидеть же на берегу до ночи…