Отдав ребёнка, я смогу ещё лет
десять жить спокойно. Возможно, даже женюсь на Линде и наконец-то
стану своим. Готов ли я отдать маленькую жизнь взамен на
собственное благополучие? Покровитель этого посёлка щедро
отблагодарит за такую жертву. Поселение ещё долго будет процветать.
Хороший обмен: никчёмный выкормыш или новорождённая. Малышка
безмятежно спала под боком у матери, даже не подозревая, какая беда
нависла над ней. В дверь громко постучали:
— Бэл, открывай, разговор есть! —
послышался за дверью довольный голос старейшины.
В висках молотом застучал адреналин.
Вскочив с кровати, я бросился к окну. Во дворе стояли мужики: кто с
вилами, кто с лопатами, кто-то просто стоял, почёсывая кулаки. Я
насчитал, примерно пять человек на улице и троих возле двери,
включая толстобрюхого старейшину. Итого полноценных противников
было семеро. Первое, что пришло мне в голову — это спрятать
ребёнка. Я взял девочку на руки, положил её в корзину, оставшуюся
от старых хозяев дома, и отнёс в соседнюю комнату, накрыв корзину
первым, что попалось под руку. Это оказались старые тряпки. После
чего пошёл открывать дверь.
— Вот и молодец, — довольно произнёс
старейшина, врываясь в комнату.
От его счастливой рожи меня
перекосило. Следом за ним вошли остальные, заняв большую часть
комнаты:
— Где она?
— Она мертва, — подойдя к кровати и
скинув одеяло с мёртвого тела, сказал я, кивком указывая на залитый
кровью матрас.
Довольная улыбка старейшины тут же
сползла с лица. Он подбежал к женщине и принялся хлестать её по
щекам.
— Ну же, вставай, сука! Давай!
Очнись! — кричал он.
Я отвернулся, не желая смотреть, как
старейшина практически избивает мёртвое тело несчастной роженицы,
нервно бросая хмурые взгляды на всех присутствующих. Мужики
поснимали шапки, почтенно склонив головы перед смертью. Кто-то из
них потянул старейшину за руку, пытаясь оттащить от мёртвого тела.
Вдруг старейшина встрепенулся:
— А ребёнок? Ребёнок где?
Я отрицательно покачал головой,
показывая всем своим видом вселенскую скорбь. Мужики взяли
старейшину под руки и потащили на выход, приговаривая:
— Тут уже ничего не поделаешь.
Смирись, Терлак!
Вся толпа медленно направилась к
выходу, утаскивая вместе с собой жалобно скулящего старейшину. Я
уже почти закрыл за ними дверь, когда из соседней комнаты раздался
громкий плач ребёнка. Мужики медленно повернулись, и выражения их
лиц меня не обрадовали. Здоровенный детина, шедший последним,
угрожающе смотрел в мою сторону.