Правда, поначалу в реализации второго условия возникло
препятствие. Для Глаши – несущественное, для Васи – значительное.
Препятствием был законный муж, оказавшийся дома, но на двор носа не
казавший. Пришлось вылавливать побочину момент, когда сама казачка
выскочит в этот самый двор.
Вася через забор свистнул. Глаша глазками стрельнула. Охнула.
Бочком-бочком к забору приблизилась и, не глядя на Милова,
шепнула:
—В сады к речке спустися!
Милов послушно отправился в яблоневый сад, тянувшийся до берега
от Глашиного дома. Встал у первого ряда деревьев.
Прибежала Глаша. Принаряженная и звенящая монисто-подбородником
на груди. С красивым одеялом из разноцветных лоскутков в руках.
— Это тебе мой подарок! – сообщила Глаша.
— Красивое! – признался Вася.
— А какое мягкое! – Глаша взяла Васю под руку, повела вглубь
сада. — Сейчас убедишься!
Зашли, скрывшись от постороннего взгляда. Глаша тут же постелила
одеяло! Тут же легла, притянув Васю. Часто задышала, раскинув ноги
и уже шарясь руками в области Васиного паха.
"Просто это жизнь! – Вася продолжал философствовать. – Во всех
своих проявлениях. Вчера кровь и убийства. Сегодня горячая женщина
и любовь. Жизнь подобна этому разноцветному одеялу. Вся из
лоскутков!"
Далее умничать не получилось. Глаша уже все организовала.
Следовало начинать удовлетворять горячую женщину. Да и себя
заодно.
Отдышавшись, Вася достал серебряный рубль.
— Ты не подумай ничего дурного, Глашенька. Просто все быстро и
неожиданно получилось. Я и не думал, что сегодня здесь окажусь.
Подарка не успел купить. И холста тебе не принес.
Глаша, демонстрируя, что совсем не обижена, просто поцеловала
Васю.
— Припойку себе сделаю! – сообщила Васе.
— ?
— Ушко припаяю, – охотно пояснила Глаша, – чтобы повесить в
монисто.
"Прям, иконостас за любовные похождения! – усмехнулся Вася,
отметив что его рубль будет далеко не первым в этом монисто. –
Прям, как снайперы, которые делали зарубки на винтовке по числу
убитых. Или летчики, что рисовали звезды на своих самолетах по
числу сбитых врагов..."
Более никаких сравнений Васе не успел придумать. Раздался шум
раздвигаемых веток. На их любовную полянку выскочила троица
"гололобых" с ясно читаемыми намерениями. Здоровенные кинжалы в
руках недвусмысленно свидетельствовали: щаз будут резать!
Коста. Тифлис-Манглис осень 1838 года.