Фельдфебель пристально посмотрел на Васю. Хмыкнул. Встал.
— Стерпится – слюбится, Девяткин! – сказал строго. – А мысли у
тебя дурные! Ты, вон, покидай камешков в речку. А лучше сам в неё с
головой. Охолонись!
Фельдфебель ушёл. Вася вдруг подумал, что его предложение про "в
речку с головой", может быть, сейчас – лучшее из возможных. Долго
не раздумывая, разделся догола. Прыгнул. Октябрьская река,
действительно, оказалась в чем-то спасительной для Васиного
состояния. Холод обжёг. Охолонил. Успокоил. Вася встал на ноги,
обхватил себя руками. Стоял. Дрожал, весь покрытый гусиной кожей.
Но уже хоть немного ощущал, что приходит смирение, покорность
судьбе. Что первые слабые еще волны покоя уже накатывали на горящие
сердце и мозг, медленно, но верно гася языки пламени.
— Как водица? – раздался с берега насмешливый голос Лосева.
— В самый раз, – буркнул Вася.
— Выползай давай! – приказал Лосев.
Вася вздохнул, вылез на берег. Накинул шинель, чтобы хоть
немного согреться.
— Ты что такого фельдфебелю наговорил? – спросил Лосев, правда,
с улыбкой.
— Доложился уже? – Вася отвечал зло, выстукивая зубами
морзянку.
— Пока только мне. По дружбе и с испугу. За тебя, дурака боится,
что ты умом можешь тронуться, если уже не тронулся.
— Я в норме.
— Ну, так я вижу. Конечно, в норме! Иначе в речку бы не нырнул!
– улыбнулся Лосев.
— Игнатич!
— Вася! – тут Лосев почти прикрикнул, перебивая Девяткина. – Я
тебе изложу диспозицию, а ты там дальше сам решай. Если ты думаешь,
что твои чайльд-гарольдовские – слыхал о таком? – Вася кивнул, –
страдания и тоска касаются только тебя, так ты ошибаешься. Приди
Мокиевич не ко мне, а к кому повыше, ты, Вася, мог бы нашивок
лишиться и привилегий Георгиевского креста. Что вылупился? Да, да!
Так что, будь любезен, переживай про себя, а народ вокруг не мути!
И с чего ты переживаешь? Что-то я не заметил: когда это ты в
красну-девицу превратился? Это война, Вася! Если забыл, то я
напоминаю! А на войне, как на войне! Что значит, что всегда грязь и
кровь! А не так, как ты хочешь, чтобы белые облака и миль пардон!
Ты понял?
— Да.
— Тогда собирайся!
— Куда?!
— Со мной поедешь в Червлёную! – Лосев успокоился. – Подальше от
греха. Или поближе к греху… Оставлять тебя здесь сейчас – беды не
оберёшься. Давай, давай! Шевелись!
...Вася хоть и не высказал это вслух, но был бесконечно
благодарен Лосеву за его молниеносное решение и за то, что прямо
сейчас Вася уже со спокойным сердцем, с проветренными мозгами
держал путь к Глаше. В общем, Лосев предоставил ему самый первый
шаг к выздоровлению в виде путешествия, пусть и небольшого, но все
же. Второй же – любовь – должна была предоставить
полюбовница-казачка.