Милов топал вместе со всеми, не в силах посмотреть кому-либо в
глаза. Его мучила мысль, как в людях может уживаться вместе
возвышенная любовь и откровенное скотство? Те, с кем он только
начал служить, с такой искренней заботой относились к вверенным его
попечению Маньке и Буланке. Заводили питомцев, на которых они,
вырванные из родных деревень, переносили свою любовь, не имея
возможности ее растратить на собственных детей. И эти же самые люди
только что совершили святотатство и теперь весело распевают.
Как?!
… На утро в лагерь пришли уцелевшие жители. Слезно просили
разрешить им отстроить аул на пепелище. Благодарили, что не
вырубили 70 десятин их прекрасных садов. Выкупили пленных, не
попавших в общий список. Клялись в будущей верности. Крюков
милостиво принял их подписку с присягой в покорности.
История разгрома аула Миатлы на этом не закончилась. В Петербург
помчался жаловаться генерал-майор русской службы кумыцкий князь
Муса-Хасай. Было назначено расследование. Крюков был отрешен от
должности, но оставлен при армии. В 1840 г. уволен в отставку с
мундиром и пенсией и вскоре умер. Пулло получил повышение по службе
и стал начальником Левого фланга Кавказской Линии, как герой штурма
Ахульго. Во время расследования он все валил на Крюкова.
Через полтора года отстроившийся аул сожгут мюриды Шамиля.
Коста. Метехский замок-тюрьма, октябрь 1838
года.
Утро красило красным цветом стены древнего замка, превращенного
в тюрьму по приказу Ермолова. Я проснулся на голой шконке.
Потянулся. Зевнул от души. Настроение отличное! Депрессии – как ни
бывало! И казематом меня не напугаешь! Сиживал, знаю! В каменном
мешке анапских казематов было пострашнее. А тут – курорт в
сравнении с подземельем. Солнышко в окошко светит. Камера тесная –
то не беда. Чувствовал себя как на экскурсии в будущее. Быть может,
именно в этом узком пенале через 70 лет сидельцем станет главный
экспроприатор Российской Империи, революционер Камо?[2]
Посетил парашу. Как опытный арестант, быстро размялся. Не успел
я помечтать об утренней баланде на завтрак или, на худой конец, о
кружке воды, тихо лязгнули засовы. Дверь беззвучно отворилась на
смазанных петлях. В камеру вошел свежий и благоухающий кёльнской
водой Александр Андреевич Катенин.
Мужчина хоть куда! Пышноусый, волнистая челочка, щегольской
свитский мундир с вензелями императора на эполетах и с серебряным
аксельбантом[3]. Истинный баловень судьбы. Похлеще растоптанного им
Дадиани. Скромного майора на Калишских маневрах заметил царь. Стал
постоянным партнером Николая в карты и его порученцем – одним из
многих, стоит признать. На Кавказ приехал уже полковником.