этот, если позволите, знаменательный
день, нам несказанно повезло, знаете ли! – торжественно
провозглашает Волож скубком в руке. – А
почему, спросите вы? А потому, что нас посетило, не побоюсь этого
слова, благословение пречистого пророка нашего, Лёра Юного! Так
позвольте же мне, в этот чудесный теплый вечерок, дорогие мои,
провозгласить тост за нашу дражайшую гостью, красавицу, коих
поискать, да и не сыщешь, воительницу, будто бы пришедшую прямиком
с Эпохи Героев, чтобы спасти нас – да, да, именно что нас! За Лео,
друзья! За Лео, и верных рыцарей ее – господина, значится, Чоша, и
господина, простите, как вас там? Пегий? Что за имя такое – Пегий?
Прозвище что ли? Ну ладно, пусть будет Пегий. Так, о чем это я?
Ага, значит, и за господина Пегого! Выпьем! До дна!
– За Лео! – раздаются голоса. – До дна!
Перед хоромами шультейка расставлены в ряд столы, накрыты
белоснежной скатертью. Все яства свелись в итоге к разным видам
густых, как подлива, овощным супам, колбас, зажаренных на вертелах
окороков и прочим мясным продуктам. Плюс свежевыпеченный хлеб,
квашенная капустка, твердые сыры, и густая-прегустая кукурузная
каша. Ну и спиртное местного разлива, куда ж без этого.
Местные охотно поедают это едово, покрошив в суп кукурузу и
закусывая бутербродами с колбасой и сыром. И делают это, следует
признать, неряшливо.
Народу собралось немало и среди них отсутствует, по понятным
причинам Коба. В основном мужики. Из баб только я, хозяйка по имени
Марира – важная и надоедливая матрона, ее дочь Катрин – пухлая
розовощекая стеснительная девица, и всё. Остальные, включая жену
Гурка, ту самую, которую он, по его же словам, поколачивает, –
хмурую худощавую хромоногую женщину – прислуживают нам.
Замечаю, что прекрасная часть селения косится на меня с
интересом, но и недоверием в том числе. Типа, что за
кобыла такая? Воительница? Да неужели? С каких это пор у нас бабы
не просто начали махать мечом, да еще и чудищ уничтожать?
Колдовство, не иначе. Глядишь, и на мужиков морок напустит. Надо бы
за ней присматривать, а то, кто его знает!
И пока, значит, все бухают, жрут, рыгают, простите, пердят (по
ходу, тут такое в норме), веселятся, чествуют друг дружку, хлопая
деревянными кружками о стол, расплескивая бражку и проливая ее не
только на бороду, но и на пузо, госпожа Марира, полагая себя дамой
искушенной и весьма сведущей во всех женских тонкостях,
начинает: