— Я уж думала, мы повольготней спать будем, - новый голос
раздался справа из-за занавески, и после оттуда вышла женщина. Лицо
в жирных прыщах, потрескавшиеся губы, спутанные волосы цвета
соломы. На груди у нее висел голый годовалый карапуз. Когда я
опустила глаза, увидела еще двоих, лет трех от силы. Рубашки не
скрывали их пола, и я поняла, что все трое мальчики.
— Простите. Я только на ночь. Утром уйду. Мне надо найти
телефон, чтобы позвонить. Я не помешаю вам, - очень тихо сказала я
своим невыносимо тонким голосом.
— Уйдешь? – из-за той же занавески вывалила еще одна персона.
Эта была такой же огромной, как баба, встретившая меня у двери.
— Уйду, - подтвердила я. - Можно от вас позвонить?
— Чего? – прыщавая, ростом пониже, но с такой же мощной грудью,
что и две других, уставилась на меня так, словно я заговорила на
японском. - Совсем выжила из ума? Раздевайся и корми его, - не дав
мне раздеться, перевалила малыша мне, и он заорал.
— Что? Вы куда? – я стояла в полном непонимании.
Теперь уже я боялась не замерзнуть на морозе, а пострадать от
этих странных людей, которых людьми можно было назвать только
потому, что они имели две руки, две ноги и были прямоходящими.
— Корми, я сказала. Тебя оставили только за этим. У меня молоко
вышло все. Он с голоду умрет так! – заорала на меня светловолосая.
Вторая, здоровая, как печь, захохотала. На все это представление
из-за второй шторины вышли еще трое детей. Эти были постарше.
Девочка лет десяти, похожая на свою огромную мать и ту бабу,
которая так и не вошла следом за мной. И два мальчика лет пяти.
Я осмотрелась. Две длинные лавки с двух сторон огромного стола в
центре, на котором и стояла одна толстая, как батон докторской
колбасы, свеча, у стены — печь. Скорее печь и была частью стены.
Рядом с печью еще одна занавеска, из-за которой на меня смотрел
мужчина постарше того, первого у входа. Этот был не такой чахлый,
да и лет ему было побольше. Сильно побольше.
— Раздевайся, убогая, - так и не убрав свою огромную грудь в
разрез странного платья, баба выхватила у меня орущего ребенка и
потянула за ворот. Потом, переместив младенца под мышку, дернула
полы моего зипуна и стащила его. Бросила одёжку на пол и, посмотрев
на меня, замерла.
— Это она назло тебе, Марика, – спокойно, с какой-то зверской
ухмылкой сказала огромная баба.