- Двигаться тем же курсом! – приказал Шевченко
отрывисто, вновь приникая лицом к резко-пахнущим резиновым
окружностям триплекса, - Дорогу ищи! Может, повезет, вылезем из
твоей каши… Ох, Михасик, Михасик!..
Он понимал, что вины Михальчука тут нет ни на
копейку. Мехвод он был толковый, опытный, из тех, что танк
чувствуют лучше собственного тела, а тугими рычагами управляют с
легкостью вязальщицы, у которой в руках мелькают невесомые спицы.
Никто не ожидал, что грозный «ИС», миновав знакомую, много раз
хоженую балку, вдруг завязнет в густейшем тумане посреди ясного
осеннего дня. Да так, что уже через несколько минут совершенно
потеряет курс.
Потом пропала связь. Перхающая рация вдруг замолкла
на полуслове, оборвав спокойную речь капитана Рыбинского,
выговаривавшему кому-то из подчиненных за невнимательность.
Замолкла – да так и не ожила. Напрасно лейтенант Шевченко то гладил
ее по твердой теплой морде, то бил кулаком, как злейшего врага. Все
частоты отзывались негромким механическим треском. Ни голосов, ни
прочих звуков. Дело неприятнейшее, но в таком густом тумане,
наверно, бывает. С одной стороны, крайне паршиво. Чувствуешь себя в
большой консервной банке, которая задраена наглухо. В банке,
которую утопили в непроглядно-белом болоте. С другой – хоть перед
ротным пока не опозорились. И капитан Рыбинский не скажет ему
после, грустно глядя в глаза – «Эх, лейтенант Шевченко… Опытный
офицер, старый танкист – а тут такое выкинул. Танк в туман загнал,
приказ не выполнил, топливо сжег. Эх, лейтенант…». И рапорт писать
не будет, а так глянет, что тошно станет – словно в душу банку
испорченных консервов вывалили…
«Ладно, - подумал лейтенант Шевченко, немного
остыв, - Нечего на мехвода пенять. Сам же машину и погнал вперед…
Сейчас остановимся, перекурим. После обеда туман, глядишь, и
пройдет. Вернемся в роту своим ходом».
Он уже собирался ткнуть в спину Михальчука и
скомандовать «стоп», но тот его опередил – напрягся за своими
рычагами, ссутулился:
- Кажись, танк, товарищ лейтенант… Прямо по курсу,
ровно на полночь.
- Какой еще танк, Михась? Из ума выжил? Вся рота
позади. Нет здесь танков!
Но мехвод упрямо качнул головой:
- Вон, сами смотрите. В тумане идет, бок видать…
Метров тридцать. Как есть, танк.
Под сердцем противно похолодело. Как будто сунул
подмышку ком ледяного слизкого ила. Лейтенант Шевченко и сам приник
к триплексу, пытаясь разглядеть среди жирных белых перьев хищный
танковый силуэт.