– А потом музыка начала людям мерещиться. Вроде как гусли
играют. Жалобно, печально. Только с той музыки слуги болеть начали.
Странно так: будто усталость наваливается на молодых парней,
дворцовых лоботрясов. И не притворяются: всерьез без чувств падают.
Третий уже захворал.
– Каждую ночь этакие безобразия?
– Не каждую. Но нам хватает для счастья и веселья... И еще: оно
не приходит снаружи. Охранники на воротах и дверях не спят, к тому
же мы попросили отца Ферапонта освятить входную дверь. Так что наша
беда внутри живет и выходить не собирается.
– Что ж, царь-батюшка, попробуем всем десятком по очереди
дозором по дворцу ходить.
* * *
Гордей заступил в ночной дозор первым.
Он не ожидал сразу же, в первую ночь нарваться на что-то
необычное и опасное. Но держался настороже, вышагивал по темным
переходам со скрипучими дощатыми полами и бдительно всматривался во
тьму.
И всё же его застал врасплох низкий, дрожащий звук струны,
прозвучавший в пустом коридоре.
Гордей остановился, бросив руку на эфес сабли.
Низкий звук повторился, и его подхватили, поддержали еще две
струны, прозвенели тоньше, жалобнее. И зажурчала странная,
непривычная мелодия. И не сплясать под такую, и не поплакать, и
рубаху на груди не рвануть – настораживает, но все-таки за душу
берет.
В маленькое оконце светит полная луна. Не так уж много света
льется в коридор, но видно, что ни справа, ни слева от стражника
нету никого.
И тут – чего Гордей совсем не ожидал – в музыку вплелся женский
голос. Нежно, тоненько выводила незримая певица печальные слова.
Язык не славийский, не варварийский. Не похож ни на один из тех
языков, что Гордей в порту от чужеземных моряков слыхал. Но от тех
слов щемило сердце: ясно же, что кручинится девица о своей горькой
доле. И хотелось ей помочь, утешить... вот хоть жизнью своей
поделиться, частичку ей отдать!
И тут Гордей очнулся. Какие еще девицы? Он же в дозоре!
Стражник потянул саблю из ножен. Тяжко ему было, словно кто-то у
на руке повис всем весом и мешает оружие достать. Но справился,
поднял саблю, грозно шагнул вперед.
Музыка оборвалась. Послышался короткий испуганный вскрик.
Зашуршали, удаляясь, легкие-легкие шажки – частые, семенящие.
Осталась головная боль – такая тяжкая, что хоть бросай саблю,
садись на пол да обеими руками голову обхватывай.